Поэзии вот захотелось... моя игра.

Я верю, друзья,
Караваны ракет
Помчат нас вперёд
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далёких планет
Останутся
Наши следы.
полный текст тут

Ночь прошла, будто прошла боль,
Спит земля, пусть отдохнёт, пусть.
У Земли, как и у нас с тобой,
Всё, впереди, долгий, как жизнь, путь.

Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час,
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас.
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас.

Я возьму щебет земных птиц,
Я возьму добрых ручьёв плеск,
Я возьму свет грозовых зарниц,
Шёпот ветров, зимний пустой лес...

Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час,
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас.
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас.

Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
Вдруг захотелось в ноженьки валиться,
Поверить в очарованность свою!

И муравья тогда покой покинул,
Все показалось будничным ему,
И муравей создал себе богиню
По образу и духу своему.

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
Она возникла из ночных огней
Без всякого небесного знаменья...
Пальтишко было легкое на ней.

Все позабыв - и радости и муки,
Он двери распахнул в свое жилье
И целовал обветренные руки
И старенькие туфельки ее.

И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
Красивые и мудрые, как боги,
Ии грустные, как жители земли.

Б. Окуджава

Звенели на ветру серебряные ивы,
Касаясь листьями поверхности реки.
Река баюкала плывущие венки
И отражала неба переливы.

Дриада ив склонилась к нимфе вод,
Ее волнистые ласкала пряди
Своими серебристыми перстами,
А под ветвями ивы, на воде,
Покачивалась нежная кувшинка.

Я там была -- и не было меня.
Я растворилась в том дуэте дивном
Звеневшей ивы и реки поющей,
Чьи воды отражали небеса
И облаков немыслимые замки.

Автора не помню.

Из цикла "Эмблемы".
коршун:

расправив острые крыла
следит за жертвой коршун четко
взгляд подозрителен вошла
щекочущая алчность в глотку
всхлип детский слабый с вышины
мажорный тонкий возглас флейты
такие голоса страшны -
стал эластичным воздух летний
разлит гармонии туман
и мнится мир объят любовью
а это все и есть обман
в туман охотятся за кровью
и пули когти с высоты
вонзятся в жертву снова снова
и небо рухнет чтобы ты
узнал о притяженьи крови
а как прекрасен он когда
парит в лазурном поднебесье
отродье демона всегда
вам целит в шею с интересом

(Авторизованный перевод с литовского Юрия Кобрина, как и то стихотворение про ирис; в сети этого найти не могу, перепечатываю из своего старого выпуска "Смены").

Мама,
пусть я серебряным мальчиком стану.

Замерзнешь.
Сыночек, таким холодней.

Мама,
пусть водяным я мальчиком стану.

Замерзнешь.
Сыночек, таким холодней.

Мама,
вышей меня на подушке своей.

Сейчас.
Это будет намного теплей.

Ступая по листьям
(Роберт Фрост)

Весь день по листьям я ступал - осенний, непогожий.
Бог знает, сколько их втоптал, вдавил в сырое ложе.
Усталость, ярость или страх вели меня, не знаю.
И прошлогодние сминал, топча, наверняка я.

Все лето были надо мной, манили вышиною.
А завершили путь земной под топчущей пятою.
Все лето в шелесте листвы угрозы трепетали.
И листья пали и меня, пример подав, позвали.

Шептались с беженкой-душой, как с собственной сестрицей.
Касались век, касались губ, прося не загоститься.
Но, листопад, с тобой не в лад, я не стремлюсь к побегу.
Снег наметет и в этот год - и я пойду по снегу.

Стена
Ги де Мопассан
(вернее, отрывок)

Открыты были в парк все окна. Яркий зал
Горел во тьме ночной причудливым пожаром,
И блеск огней волной по зелени бежал.
Казалось, темный парк, послушный тайным чарам,
Оркестру отвечал мелодией без слов.
Струящий запах трав и сена и цветов,
Вечерний воздух был, как нежное дыханье.
Касаясь женских плеч, сливал он в сладкий яд
Зеленых чащ, полей, долин благоуханье
И надушенных тел томящий аромат.
А ветер колебал огонь свечей зажженных,
Прохладу принося и запах полевой,
Как будто в зал с небес, печально обнаженных,
Врывался свежий ток живительной струей.
И звездный аромат лился в ночном просторе.

....

Я не люблю отказывать
Настырным женихам,
Когда начнешь ухаживать,
Ты все поймешь и сам.

Гостинцы носишь ты ко мне —
Мешком тебе носить!
Моей прожорливой родне
Попробуй угодить!

А если хочешь доказать
Что помогать готов,
Попробуй кашу запихать
В племянников и псов.

А если хочешь проявить
Весь пыл своей любви,
Корову злобную мою
Попробуй, подои!

А если удаль по нутру
И надоело жить,
Моих кузенов поутру
Попробуй разбудить.

А если думаешь со мной
И отдых разделять,
От Куннемары к Дублину
Попробуй проплясать.

И коль торопишься, жених,
Со свадьбой поскорей,
Рискни поклонников моих
Отвадить от дверей!

Нет, я не прогоню тебя,
Но ты поймешь и сам:
Такая девушка, как я,
Тебе не по зубам!

Тол Мириам, http://rutube.ru/tracks/1099432.html

Давид Самойлов
Белые стихи
(Рембо в Париже)

Рано утром приходят в скверы
Одинокие злые старухи,
И скучающие рантьеры
На скамейках читают газеты.
Здесь тепло, розовато, влажно,
Город заспан, как детские щеки.
На кирпично-красных площадках
Бьют пожарные струи фонтанов,
И подстриженные газоны
Размалеваны тенью и солнцем.

В это утро по главной дорожке
Шел веселый и рыжий парень
В желтовато-зеленой ковбойке.
А за парнем шагала лошадь.
Эта лошадь была прекрасна,
Как бывает прекрасна лошадь -
Лошадь розовая и голубая,
Как дессу незамужней дамы,
Шея - словно рука балерины,
Уши - словно чуткие листья,
Ноздри - словно из серой замши,
И глаза азиатской рабыни.

Парень шел и у всех газировщиц
Покупал воду с сиропом,
А его белоснежная лошадь
Наблюдала, как на стакане
Оседает озон с сиропом.
Но, наверно, ей надоело
Наблюдать за веселым парнем,
И она отошла к газону
И, ступив копытом на клумбу,
Стала кушать цветы и листья,
Выбирая, какие получше.
- Кыш!- воскликнули все рантьеры.
- Брысь!- вскричали злые старухи. -
Что такое - шляется лошадь,
Нарушая общий порядок!-
Лошадь им ничего не сказала,
Поглядела долго и грустно
И последовала за парнем.

Вот и все - ничего не случилось,
Просто шел по улице парень,
Пил повсюду воду с сиропом,
А за парнем шагала лошадь...

Это странное стихотворенье
Посвящается нам с тобою.
Мы с тобой в чудеса не верим,
Оттого их у нас не бывает...

1958

Танец на углях

Поменяй пустой очаг на шелест пламени,
Скуку полдня на веселье верхолуния,
Клетку стылых стен на небеса бескрайние,
Окунувшись в танца на углях безумие!
Эй!
Давай, пляши!
Пока горит огонь,
Пока душа горит!
Эй!
И — от души,
Ладонь в ладонь,
До утренней зари!
Поменяй тревогу на надежду светлую,
Вьюги кружево на ручейков журчание
Лямку будней на свою мечту заветную,
И скорей вливайся в танец наш отчаянный!
Эй!
Давай, пляши!
Пока горит огонь,
Пока душа горит!
Эй!
И — от души,
Ладонь в ладонь,
До утренней зари
Поменяй разлуку на объятья нежные,
Козни недругов на дружеские возгласы,
Сердца грусть-тоску на счастье безмятежное,
Вместе с нами не щадя ни ног, ни голоса!
Эй!
Давай, пляши!
Пока горит огонь,
Пока душа горит!
Эй!
И — от души,
Ладонь в ладонь,
До утренней зари
(Громыко)

Где–то в прошлой жизни
Я играл на струнах,
Я играл на струнах
Во далёких странах...
Где–то в прошлой жизни —
В безымянных дюнах,
В безмятежных дюнах,
На седых барханах...

Где–то в прошлой жизни,
Где–то в том и этом,
В прожитом и вечном,
Обжитом и смутном, —
Где–то в прошлой жизни
На пути молочном
Я спустился в Лету
Ранним–ранним утром.
(Арбенин)2000

Перво-наперво, конечно "Выпьем, Нэнни, где же кружка?"

Ф.И. Тютчев.

По равнине вод лазурной
Шли мы верною стезей, —
Огнедышащий и бурный
Уносил нас змей морской.

С неба звезды нам светили,
Снизу искрилась волна,
И метелью влажной пыли
Обдавала нас она.

Мы на палубе сидели,
Многих сон одолевал...
Все звучней колеса пели,
Разгребая шумный вал...

Приутих наш круг веселый,
Женский говор, женский шум...
Подпирает локоть белый
Много милых, сонных дум.

Сны играют на просторе
Под магической луной —
И баюкает их море
Тихоструйною волной.

Н. М. Языков

ПЛОВЕЦ

Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.

Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!

Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.

Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадёт!

Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.

Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.

На зеленом рассвете
быть сплошным сердцем.
Сердцем.

А на спелом закате -
соловьем певчим.
Певчим.

(Душа,
золотись померанцем.
Душа,
любовью отсвечивай.)

На цветущем рассвете
быть собой, а не встречным.
Сердцем.

На опавшем закате
голосом с ветки.
Певчим.

Душа,
золотись померанцем.
Душа,
любовью отсвечивай.

Когда встает луна, -
колокола стихают
и предстают тропинки
в непроходимых дебрях.

Когда встает луна,
землей владеет море
и кажется, что сердце -
забытый в далях остров.

Никто в ночь полнолунья
не съел бы апельсина, -
едят лишь ледяные
зеленые плоды.

Когда встает луна
в однообразных ликах -
серебряные деньги
рыдают в кошельках.

ЗЕМЛЯ

Все мы ходим
по зеркалу
незрячему,
по стеклу
прозрачному.
Если б ирисы росли
лепестками вниз,
если б розаны цвели
лепестками вниз,
если б корни видели
звезды и высь,
а умерший спал
с открытыми глазами,
все мы явили бы - лебедями.

Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.
И старинная сладость примиренной дремоты,
пробуждается с ним безыскусная песня,
и трепещет душа усыпленной природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным,
первобытное снова оживает поверье.
Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
и великая кротость разлита в предвечерье.

Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,
овевает священным дуновением моря,
вызывает внезапно бытие на погостах,
а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

роковое томленье по загубленной жизни,
неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"
Или призрак тревожный невозможного утра
и страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность,
небо нашего сердца просияет глубоко,
но надежды невольно обращаются в скорби,
созерцая погибель этих капель на стеклах.

Эти капли - глаза бесконечности - смотрят
в бесконечность родную, в материнское око.

И за каплею капля на стекле замутненном,
трепеща, остается, как алмазная рана.
Но, поэты воды, эти капли провидят
то, что толпы потоков не узнают в туманах.

О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,
дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,
дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,
ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях
души светлых ручьев, незаметные росы.
Нисходя на равнины, ты медлительным звоном
открываешь в груди сокровенные розы.

Тишине ты лепечешь первобытную песню
и листве повторяешь золотое преданье,
а пустынное сердце постигает их горько
в безысходной и черной пентаграмме страданья.

В сердце те же печали, что в дожде просветленном,
примиренная скорбь о несбыточном часе.
Для меня в небесах возникает созвездье,
но мешает мне сердце созерцать это счастье.

О мой дождь молчаливый, ты любимец растений,
ты на клавишах звучных - утешение в боли,
и душе человека ты даришь тот же отзвук,
ту же мглу, что душе усыпленного поля!

Не сказал бы.
Не сказал бы ни слова.

Но в глазах твоих встретил
два деревца шалых.

Из смеха и света, из ветерка золотого.
Он качал их.

Не сказал бы.
Не сказал бы ни слова.

Не суйте нос в факирские дела,
Он жив, пока для всех сплошная тайна.
Не дай Бог кто-то, может быть, случайно
Дознается - всё жизнь его прошла.

Виктор Батраченко

Дерево на пригорке
зеленым пятном застыло.

Пастух идет,
пастух проходит.

Ветви склонив, оливы
дремлют, и зной им снится.

Пастух идет,
пастух проходит.

Ни овец у него, ни собаки,
ни посошка, ни милой.

Пастух идет.

Он золотистой тенью
тает среди пшеницы.

Пастух проходит.

Я присел отдохнуть
в кругу времени.
Какое тихое
место!
В белом кольце
покой белый,
и летят звезды,
и плывут черные цифры,
все двенадцать.

У реки
пляшут вместе
топольки.
А один,

хоть на нем лишь три листочка,
пляшет, пляшет впереди.

Эй, Ирена! Выходи!
Скоро выпадут дожди,
так скорей
попляши в саду зеленом!

Попляши в саду зеленом!
Подыграю струнным звоном.

Ах, как несется речка.
Ах ты, мое сердечко!

У реки
пляшут вместе
топольки.
А один,
хоть на нем лишь три листочка,
пляшет, пляшет впереди.

ПРЕСЬОСА И ВЕТЕР

Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно,
среди хрусталей и лавров
бродя по тропинке млечной.
И, бубен ее заслыша,
бежит тишина в обрывы,
где море в недрах колышет
полуночь, полную рыбы.
На скалах солдаты дремлют
в беззвездном ночном молчанье
на страже у белых башен,
в которых спят англичане.
А волны, цыгане моря,
играя в зеленом мраке,
склоняют к узорным гротам
сосновые ветви влаги...

Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно.
И обортнем полночным
к ней ветер спешит навстречу.
Встает святым Христофором
нагой великан небесный -
маня колдовской волынкой,
зовет голосами бездны.
- О, дай мне скорей, цыганка,
откинуть подол твой белый!
Раскрой в моих древних пальцах
лазурную розу тела!

Пресьоса роняет бубен
и в страхе летит, как птица.
За нею косматый ветер
с мечом раскаленным мчится.

Застыло дыханье моря,
забились бледные ветви,
запели флейты ущелий,
и гонг снегов им ответил.

Пресьоса, беги, Пресьоса!
Все ближе зеленый ветер!
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Он ловит тебя за плечи!
Сатир из звезд и туманов
в огнях сверкающей речи...

Пресьоса, полная страха,
бежит по крутым откосам
к высокой, как сосны, башне,
где дремлет английский консул.
Дозорные бьют тревогу,
и вот уже вдоль ограды,
к виску заломив береты,
навстречу бегут солдаты.
Несет молока ей консул,
дает ей воды в бокале,
подносит ей рюмку водки -
Пресьоса не пьет ни капли.
Она и словечка молвить
не может от слез и дрожи.

А ветер верхом на кровле,
хрипя, черепицу гложет.

Любой маршрут не исключает правил —
Судьба скупа на новые места.
Мне снятся те, которых я оставил,
Мне снится их смешная пустота.

Бездонная отдушина для смеха —
Потребность, обращенная во прах...
И снится им подслушанное эхо
Романа в телефонных номерах,

Поэмы в расписании движений,
Трагедии в программе передач...
А миру снится путь без искажений
В решении тактических задач...

У каждого свой сон. Но явь покуда
Одна на всех — как это ни смешно.
Любой маршрут не исключает чуда —
Ты ждешь его, ты спишь окно–в–окно,

Но тот, кто назовется богом Тотом,
На самом деле — просто странный зверь.
Он стукнет в дверь и на вопрос: «Ну кто там?»
Ответит: «Я.» Но ты ему не верь.

ВЕЧЕРНИЦА

О, предзакатная пленница! -
Волосы в синих ветрах...
В синей хрустальной вечернице
Кто-то сложил вечера.

Манием звёздного веера
Ветер приносит в полон
Запах морской парфюмерии
В каменный город-флакон.

Пеной из мраморных раковин
Ночь, нарождаясь, бежит -
Маками, маками, маками,
Розами небо дрожит.

В синей хрустальной вечернице
Яблоки бронзовых лун,
О, предзакатная пленница -
Ночь на паркетном полу!

КАСЫДА ОТЧАЯНЬЯ
(написанная в стиле <<Бади>>)

От пророков великих идей до пороков безликих людей.
Ни минута, ни день -- мишура, дребедень, ныне, присно,
всегда и везде.

От огня машрафийских мечей до похлебки из тощих грачей.
Если спросят: "Ты чей?", отвечай: "Я ничей!"
и целуй суку-жизнь горячей!

Глас вопиющего в пустыне
Мне вышел боком:
Я стал державой, стал святыней,
Я стану богом,
В смятеньи сердце, разум стынет,
Душа убога...
Прощайте, милые:
я -- белый воск былых свечей!

От ученых, поэтов, бойцов, до копченых под пиво рыбцов.
От героев-отцов до детей-подлецов -- Божий промысел,
ты налицо!

Питьевая вода -- это да! Труп в колодце нашли? Ерунда!
Если спросят: <<Куда?>>, отвечай: <<В никуда!>>;
это правда, и в этом беда.

Грядет предсказанный День Гнева,
Грядет День Страха:
Я стал землей, горами, небом,
Я стану прахом,
Сапфиром перстня, ломтем хлеба,
Купцом и пряхой...
Прощайте, милые:
И в Судный День мне нет суда!

Пусть мне олово в глотку вольют, пусть глаза отдадут
воронью --
Как умею, встаю, как умею, пою; как умею, над вами смеюсь.

От начала прошлись до конца. Что за краем? Спроси мертвеца.
Каторжанин и царь, блеск цепей и венца -- все бессмыслица.
Похоть скопца.

Пороги рая, двери ада,
Пути к спасенью --
Ликуй в гробах, немая падаль,
Жди воскресенья!
Я -- злая стужа снегопада,
Я -- день весенний...
Прощайте, милые:
Иду искать удел певца!