"Еще одно..." Для обсуждения

что это какой-то не слишком распространённый синоним для обозначения "сукиного сына". (Выражения, которое в принципе может подразумевать весьма широкую гамму чувств, от ненависти до восхищения. ) Не слишком распространённый, потому что, думаю, несмотря на очень ограниченный словарь ненормативной (в широком смысле) лексики английского языка, "bastard" и "son of bitch" Привалов бы понял.

Там от удара Чемпиона по отелю погибали Брюн и Кайса (в этой версии хозяйка отеля, к которой Глебски был неравнодушен), и Глебски брался за пулемёт...

На фоне фразы Мозеса о том, что сердце его было полно жалости он жалел людей и не мог не вмешаться, ассоциации с "Трудно быть богом" возникали сами собой.

Мда, Самиздат... Знакомо.


Опять знакомо...

— Но не они же изобрели ядерную бомбу! — Пондер широко махнул рукой, как бы охватывая институт.
— Я не их имел в виду, — пожал плечами Ринсвинд. Плохо скрытого намёка в его голосе мог не расслышать только глухой на оба уха или круглый дурак.
У Пондера не было проблем ни со слухом, ни с головой:
— Но я-то тут при чём? Я вообще ничего не изобретаю! Я не Леонард! Я просто собираю ракушки... то есть просто смотрю вокруг, наблюдаю и пытаюсь понять, как всё связано... что в этом такого?

"Неэтичное действие" значит "то, которое необходимо проделывать втайне". — Он подумал и добавил: — Если только его субъект не занимает достаточно высокого положения.
...
— Вы... верите... в разум политиков и военных? — медленно переспросил он, и у меня по спине вдруг поползли мурашки, никак не связанные с темой разговора

_— О том, что у них даже машины работают из-под палки? — предположил я.
Фёдор Симеонович кивнул:
— Д-да, но это не с-самое страшное. С-самое страшное в том, что там с-считается нормальным работать из-под п-палки. П-подчиняться с-силе или угрозам. У них нет п-представления о человеческом д-достоинстве...

На палиндром про учёного кота я наткнулась в "Записях и выписках" Гаспарова (где он указан как взятый из газеты) — и весь инцидент с Василием вырос из этой фразы.

— Как у тебя с английским?

— Как учили.

"Как учили" — любимая присказка Ю. Гагарина (разговор перед стартом: "Как спалось? — Как учили"), которая в контексте заданного вопроса обретает несколько иной смысл.

выбивая "Марш авиаторов" — по предположению автора, Роман выстукивает именно эту мелодию, потому что на неё поётся гимн НИИЧАВО.

С распределения переменных по регистрам — Эта "программистская присказка" призвана показать, что Привалов пишет программы на ассемблере, хотя в СССР к тому времени уже был известен АЛГОЛ.

С точки зрения любого квалифицированного читателя вся опубликованная литература (мы всюду имеем в виду художественную) распределена по гауссиане. Эти гауссианы различны для Вас, для нас, для А. и для Я., и для ученика 10-го класса Петра Сидорова, читающего запоем и предпочитающего Хемингуэя Л. Толстому и Ефремова Мориаку. Если взять самых квалифицированных и просуммировать их гауссианы, то получится, очевидно, некая новая гауссиана, характеризующая отношение культурных людей эпохи к литературе. Преобразование этой кривой от Гомера до наших дней — проблема интереснейшая, но, к сожалению, пока неразрешимая. Да и не об этом речь. Для нас важно, что гауссиана существовала всегда, во все времена, при хорошей и при плохой критике, при Александре Освободителе и Николае Кровавом, и так до наших дней. И всегда левую часть этой гауссианы (шаблон, безвкусица, пошлятина) терзали и рвали в клочья, и ничего ей не делалось. Другое дело — правая часть. Она поставляла идеи, новые формы, новые стили, переоценивала ценности и выворачивала наизнанку привычные представления. Она двигала литературу вперед, подавала пример и создавала последователей. Плохая литература никогда не мешала хорошей. И, естественно, никогда не помогала. Они слишком далеки друг от друга. Вы хотите одним ударом обрубить всю левую часть гауссианы. Совершенно очевидно, что это невозможно. Также невозможно, как отрубить один полюс магнита от другого. Для этого придется обрубить левую часть гауссианы распределения редакторов по вкусам, левую часть распределения читателей по вкусам. И вообще много придется рубить. Слишком много. И стоит ли? Давайте все-таки лучше стремиться сильнее писать, пропагандировать самое хорошее (это тоже надо уметь — мы, например, не умеем), помогать молодежи. Короче говоря, давайте лучше пробовать сдвинуть вправо всю гауссиану.

В свое время братья Стругацкие на правах старого знакомства вынудили меня рассказать о нашем НИИЧАВО (Научно-исследовательском институте чародейства и волшебства) и написали с моих слов несколько очерков о деятельности этого учреждения. Первый очерк, «Суета вокруг дивана», был опубликован в сборнике «Фантастика, 1964 год», в нем описываются события и переживания, сопутствовавшие моим первым встречам с работниками института. Позже, когда я стал полноправным сотрудником НИИЧАВО, мне вновь довелось быть участником и свидетелем разных странных событий. Некоторые из этих событий описаны Стругацкими во втором и третьем очерках, которые, по слухам, выйдут отдельной книгой под общим названием «Понедельник начинается в субботу».

Ниже публикуется отрывок из этой книги, довольно частный эпизод — мое путешествие по времени. Речь идет, конечно, не о реальном физическом времени, всем известно, что путешествие по физическому времени, как его описал Уэллс, относится к чистой фантастике. И я совершил путешествие не по физическому времени, а по времени, описанному в литературных произведениях. Машина для передвижения по описанному времени создана в стенах НИИЧАВО. Оказывается, существуют идеальные миры, созданные творческим воображением литераторов вообще и больших писателей в частности, в этих мирах живут и переживают Дон Кихот, Анна Каренина, Григорий Мелехов и капитан Немо. Эти миры тем более конкретны и наполнены жизнью, чем лучше знает жизнь и ее закономерности автор, чем лучше он владеет пером и чем глубже проникает в психологию своих героев.

К сожалению, познакомиться лично с любимыми героями литературной классики мне не привелось. Я совершил путешествие не по прошлому Чехова, Бальзака и Толстого и не по современности Шолохова и Хемингуэя, а по будущему, описанному писателями-фантастами. Да и в этом будущем мне не удалось увидеть мир ефремовского Великого Кольца и ад страшных пожарников Брэдбери. Вероятно, виной тому — конструктивные особенности машины. Отправься я на ней в прошлое или настоящее, меня бы наверняка занесло к истеричным гимназисткам Чарской, к склочным героям Шевцова, в толстый производственный роман и страшно подумать, куда еще.

Тем не менее, я вынес из описанного будущего достаточно много сильных впечатлений.

А. Привалов