Сьюзен шла по замершим улицам обратно в кабинет Мадам Паприкол, где она могла позволить себе снова погрузиться в поток времени.
Она никогда не задумывалась, как это происходило. Это случалось, вот и все. Время не останавливалось ни для прочего мира, ни для нее – будто она просто входила в какую-то временную петлю, а все остальное полностью замирало в ожидании, когда Сьюзен закончит там свои дела.
Такова была еще одна семейная черта. Лучше всего было – делать это не задумываясь, как при прогулках по канату. К тому же, сейчас все равно думалось о другом.
Мадам Паприкол, наконец, оторвала взгляд от без-крысной теперь каминнной полки.
– Ой, – сказала она. – Оно, кажется, исчезло.
– Вероятно, это было игрой светотени, мадам, – сказала Сьюзен. "По большей части человек. Кто-то как я," – думала она.
– Да, э-э, конечно... – Мадам Паприкол удалось-таки нацепить на нос очки, несмотря на то, что их шнурок по-прежнему был вплетен в застежку блузки. Это значило, что она пришвартовывала себя к собственной грудной клетке, но будь она проклята, если что-нибудь станет делать с этим сейчас.
Хладнокровие Сьюзен заставило бы горячиться даже ледник. Все, что она делала, это – спокойно сидела, с вежливым и внимательным видом.
– Что именно Вы хотели, мадам? – спросила она. – Просто, я оставила свему классу задание по алгебре, и они начнут беспокоиться, когда все сделают.
– По алгебре? – удивилась Мадам Паприкол, таращась на собственный бюст, поскольку ничего другого ей не оставалось. – Но, это слишком сложно для семилеток!
– Да, но я им пока об этом не говорила, а сами они еще не догадались, – сказал Сьюзен. Пора было двигаться дальше. – Я полагаю, Вы хотели видеть меня из-за моего письма, мадам? – спросила она.
Мадам Паприкол выглядела озадаченной.
– Ка... – начала она.
Сьюзен вздохнула и шелкнула пальцами.
Она обошла стол, выдвинула ящик, рядом с неподвижной Мадам Паприкол, достала лист бумаги и некоторое время сосредоточенно писала. Потом Сьюзен дала чернилам подсохнуть, слегка помяла листок, чтобы письмо не выглядело слишком новым, а дальше – просто положила его поверх остальных бумаг Мадам Паприкол, так, чтобы его легко было увидеть.
Она вернулась на свое место. И снова щелкнула пальцами.
– ...кое письмо? – спросила Мадам Паприкол. А потом она перевела взгляд на свой стол. – О!
Сьюзен понимала, что это было жестоко. Но, хотя Мадам Паприкол и являлась не во всех смыслах плохим человеком, и вполне по-доброму относилась к детям, – по какой-то случайности она была глупой. А Сьюзен не могла сейчас тратить время на глупости.
– Да, я спрашивала, нельзя ли мне отлучиться на несколько дней, – сказал Сьюзен. – Семейные дела. Боюсь, неотложные. Само собой, я подготовила задания, которые нужно будет дать детям.
Мадам Паприкол колебалась. На это Сьюзен тоже не могла тратить время. Она щелкнула пальцами.
– О, СВЯТАЯ БЛАГОНРАВНОСТЬ, КАКОЕ ЭТО БУДЕТ ОБЛЕГЧЕНИЕ, – произнесла она голосом, звук которого напрямую достигал подсознания. – ЕСЛИ МЫ НЕ СНИЗИМ ТЕМП, НАМ СКОРО НЕЧЕМУ БУДЕТ ИХ УЧИТЬ! ОНА КАЖДЫЙ ДЕНЬ СОВЕРШАЛА НЕБОЛЬШИЕ ЧУДЕСА И ЗАСЛУЖИЛА ОТДЫХ.
Затем она села поудобнее, снова щелкнула пальцами, и стала ждать, когда слова закрепятся в основной части мозга Мадам Паприкол, шевелящей сейчас губами.
– О, разумеется можно, – пробормотала она наконец. – Вы очень много работали... и... и.., – и есть такие вещи, которых не добиться даже сверхъестественно-командным голосом, и одна из них –получение от главы педагогического коллектива прибавки к жалованию, – Вероятно, в какой-то день мы подумаем о возможности рассмотрения вопроса о некотором увеличении Вашего гонорара.
Сьюзен вернулась в классную комнату и потратила оставшуюся часть дня на те самые небольшие чудеса – удаление клея из волос Ришенды, выливание маленького конфуза из ботинок Билли, и нанесение вместе с классом визита континенту Четыре-икса.
Когда родители пришли, чтобы забрать своих чад домой, дети уже вовсю размахивали рисунками с разноцветными кенгуру, а Сьюзен оставалось только надеяться, что красная пыль на их туфлях – красная грязь в случае Билли, чей звоночек опять не сработал вовремя – останется незамеченной. Была такая вероятность. "Непоседофф" – не единственное место, где взрослые не видят того, чего быть не может.
Она откинулась на спинку стула.
Что-то трогательное было в опустевшем классе. Конечно, как могли отметить некоторые учителя, приятность заключалась в том, что отсутствовали дети, и, в частности, Джесон.
Однако таблицы и стеллажи, по периметру комнаты, наглядно показывали, что время здесь проходило не просто так. Роспись, покрывающая стены, кроме того, демонстрировала хорошее владение законами перспективы и приемами живописи. Из упаковочного картона ее класс смастерил белую лошадь в натуральную величину, много чего узнав о лошадях в процессе работы, а сама Сьюзен узнала о невероятно детальной Джесонской наблюдательности. Она была вынуждена отобрать у него картонную трубку и объяснить ему, что эта лошадь – благонравная.
Какой длинный день. Она подняла крышку своего стола и вынула "Сказки сестер Грымз". За книгой потянулись бумажки. Одна за другой, они обнажили небольшую картонную коробку, черную с золотом.
Это был маленький подарок от родителей Винсента.
Она пристально посмотрела на коробку.
Такое случалось с ней каждый день. Это было нелепо. Это осталось бы нелепым, даже если бы "Хиггс и Микинс" начали делать хороший шоколад. Пока это было просто что-то маслянистое, и приторно сладкое, и...
Она порылась внутри коробки среди унылых мелких клочков коричневой бумаги и вытащила конфету. Да и что такое одна конфетка, в конце концов.
Она положила ее в рот.
Тьфу-черт-блин-дрянь! Внутри оказалась нуга! Единственная на сегодня конфета, и та – с этой синтетической проклятой бело-розовой тошнотворной чертовой идиотской нугой!
Ладно, кто мог знать, что все окажется настолько серьезным. Она имела право на...
Та ее часть, которая была учительницей, имевшей на затылке глаза, уловила мимолетное движение.
– Никакой беготни с косами!
Смерть Крыс застыл в своей пробежке трусцой вдоль Таблицы Вселенной и послал ей виноватый взгляд.
– ПИСК?
– А также – никаких хождений в Канцелярский Шкаф. – добавила Сьюзен по привычке. Она с грохотом закрыла крышку стола.
– ПИСК!
– Да-да, это ты. Я слышу, что ты об этом думаешь.
Можно было приструнить Смерть Крыс, представив себе, что это маленький Джесон.
Канцелярский Шкаф! В истории классной комнаты, он был основным театром военных действий. Он и домик для игр. Но вопрос о собственнике домика обычно решался без вмешательства Сьюзен. В этом случае от нее требовалось лишь держать наготове: примочку, гневное пыхтение и легкое сочувствие к проигравшим. Но Канцелярский Шкаф – был войной на измор. В нем хранились баночки с краской-порошком, и стопки бумаги, и коробочки с цветными карандашами, и много уникальных штучек, типа запасной пары трусов для Билли, который делал все от него зависящее. Кроме того, там находились Ножницы, присутствие которых в класной комнате рассматривалось Правилами по Технике Безопасности как наличие некой разновидности Орудия Судного Дня. А еще, разумеется, шкаф таил в себе коробочки со звездочками. Для всего класса, и особенно для Джесона, Канцелярский Шкаф был неким загадочным волшебным королевством, в которое тянуло попасть всякий раз, как только предоставлялась такая возможность.
Скажем честно, думала Сьюзен, овладев искусством обороны Канцелярского Шкафа, обезвреживания Джесона и сохранения от досрочной гибели живого уголока класса, вы уже овладевали, по крайней мере, половиной искусства обучения.
Она расписалась в журнале, расправила на подоконнике оскандалившиеся трусы, сходила и принесла, сорвав с кустов живой изгороди, немного свежих веток волчьих ягод для палочников, занявших роль любимцев после Хомы Генри (на той основе, что было довольно трудно сказать, когда они умрут), отправила на место несколько заблудившихся цветных карандашей, и осмотрела все маленькие стулья, населявшие классную комнату. Они иногда трогали ее тем, что практически каждый она хорошо знала, а также тем, что высота их была – три фута.
Она никогда не сомневалась, что доверяет своему дедушке в такие моменты, как сейчас. Все было согласно Правилам. Он не имел права вмешиваться, но знал ее слабости и мог возбудить в ней интерес, и отправить в мир...
Кто-то как я. Да уж, он знал, чем меня завлечь.
Кто-то как я. Вдруг оказывается, что где-то в мире есть некие опасные часы, и внезапно мне говорят, что там есть кто-то как я.
Кто-то как я. Кроме ситуации, в которой он – не как я. Я, по крайней мере, знала своих родителей. Смерть говорил о высокой смуглой женщине, блуждающей по комнатам бесконечного стеклянного дворца, оплакивающей ребенка, которому она дала жизнь... Она могла видеть его каждый день, но никогда не могла прикоснуться...
Так, откуда же мне начать?

Тик

Лобсанг многому научился. Он открыл, что в каждой комнате, как минимум, четыре угла. Он узнал, что работа подметальщиков начинается, когда уже можно разглядеть пыль, а заканчивается с заходом солнца.
Как учитель Лю-Цзы оказался очень добр. Он постоянно отмечал все мелкие ошибки Лобсанга.
Когда схлынула первая волна злорадства и насмешек бывших соучеников Лобсанга, он обнаружил, что работа обладает определенным очарованием. Дни, под его метлой, медленно отлетали в прошлое...
... пока в мозгу не щелкнуло, и не стало ясно, что все это, ему доставшееся, – достало. Он закончил подметать свою часть перехода и отыскал Лю-Цзы, мечтательно возившего щеткой по террасе.
– Подметальщик?
– Да, парень?
– Что Вы пытаетесь до меня донести?
– Извини, не понял?
– Я не собирался становиться... подметальщиком! Вы же – Лю-Цзы! Я хотел быть Вашим учеником, чтобы... ну, ладно, чтобы стать героем!
– Ты? – Лю-Цзы поскреб бородку. – Ох, драгоценный мой. Вот ведь, черт. Я же мог понять эту проблему. Ты должен был сказать. Почему ты молчал? На самом деле, я больше не делаю ничего такого.
– Вы не делаете?
– Та игра с историей, суета вокруг этого, тревоги людей... Нет, не так. Если уж честно, я никогда не был достаточно убежден, что нам стоило это делать. Нет, меня вполне устраивает подметание. Есть что-то... истинное в хорошем чистом полу.
– Это – проверка? – спросил Лобсанг холодно.
– О, да.
– А я имел в виду, что понимаю, как это бывает. Мастер заставляет ученика делать всякую черную работу, а потом вдруг оказывается, что ученик, на самом деле, постиг нечто великое... а мне не кажется, что я постиг нечто, если не считать открытия, что люди – изрядно неряшливы и невнимательны к другим.
– Отнюдь не плохой урок, – сказал Лю-Цзы. – Не написано ли, "Ущербная работа никого еще не делала ущербным"?
– Где это написано, Лю-Цзы? – воскликнул Лобсанг, окончательно выйдя из себя.
Подметальщик же исполнился радости.
– Ага, – сказал он. – Кажется, ученик готов учиться. Это значит, что ты не хочешь изучать Путь Подметальщика, а, вместо этого, хочешь познать Путь Миссис Космополит?
– Кого?
– Тут мы уже все подмели. Давай-ка пойдем в сад. Ибо не написано ли, "Когда дышишь чистым воздухом, сам становишься чист"?
– Да? – проговорил все еще озадаченный Лобсанг.
Лю-Цзы вынул из кармана небольшой потрепанный блокнот.
– Это – здесь, – сказал он. – Я-то знал.

Тик

Лю-Цзы терпеливо устанавливал маленькое зеркальце, чтобы создать благоприятное освещение для одной из своих гор-бонсаи. Он что-то напевал, немилосердно ломая мотив на вдохе и выдохе.
Лобсанг, сидящий на камнях скрестив ноги, аккуратно перелистывал пожелтевшие страницы древнего блокнота, на обложке которого выцветшими чернилами было написано: "Путь Миссис Космополит".
– Ну и как? – спросил Лю-Цзы.
– Этот Путь дает ответы на все вопросы, да?
– Да.
– Тогда... – Лобсанг кивком указал на небольшой, деликатно дымящий вулкан, – Почему он это делает? Он же находится на плошке!
Лю-Цзы задумчиво смотрел прямо перед собой, его губы двигались.
– Страница семьдесят шесть, кажется, – сказал он.
Лобсанг открыл страницу.
– "Потому", – прочитал юноша.
– Хороший ответ, – сказал Лю-Цзы, нежно лаская малюсенькую скалу верблюжьей кисточкой.
– Просто "Потому", Подметальщик? А причина?
– Причина? Какая причина может быть у горы? Когда у тебя за плечами будет побольше лет, ты поймешь, что большинство ответов, в конечном счете, сводятся к "Потому".
Лобсанг ничего не сказал. Книга Пути – была тяжелым случаем. Ему хотелось воскликнуть: Лю-Цзы, это же – сборник поговорок пожилой дамы. Так говорят старухи. Что это за коан "Ничто не становится лучше от Ваших придирок", или "Проглотите это, и Ваши волосы будут кудрявыми", или "Все приходит к тому, кто ждет"? Это похоже на записки из Страшдественских хлопушек!
– Правда? – произнес Лю-Цзы, очевидно, все еще сосредоточенный на скале.
– Я ничего не говорил.
– Хм. А я подумал, что говорил. Скучаешь по Анк-Морпорку?
– Да. Там я никогда не мел полов.
– Ты был хорошим вором?
– Я был превосходным вором.
Ветерок принес аромат вишневого цвета. Как было бы здорово, подумал Лю-Цзы, собрать однажды спелые вишни.
– Я бывал в Анк-Морпорке, – сказал он, выпрямляясь и переходя к следующей горе. – Ты уже видел наших гостей оттуда?
– Да, – ответил Лобсанг. – Над ними все смеются.
– Серьезно? – Лю-Цзы поднял брови. – После того, как они проделали тысячи миль, чтоб найти истину?
– Но не Ве-Чен ли сказал, что истина – не где-то, но повсюду? – ответил Лобсанг.
– Молодец. Я вижу, кое-чему ты все же научился. Но в какой-то день остальные, похоже, решили, что мудрость можно найти, только проделав длинный путь. Так я отправился в Анк-Морпорк. Так они приехали сюда. Это же замечательная вещь!
– Поиск просветления?
– Нет. Мудрый человек не ищет просветления, он ждет его. Кстати, пока я ждал, мне пришло в голову, что поиск недоумения будет позабавнее, – сказал Лю-Цзы. – В конце концов, просветление начинается там, где заканчивается растерянность. И я находил себе всякие трудности. Ну, и некоторого рода просвесветление тоже. Как-то раз я полностью отрешился от мира минут на пять, когда несколько мужчин в переулке решили просветить меня насчет того, сколь немногим я владел, преподав мне ценный урок смехотворности материальных ценностей.
– Но почему Анк-Морпорк? – спросил Лобсанг.
– Посмотри там, где обложка, – сказал Лю-Цзы.
В конце блокнота обнаружился желтый обтрепанный листок, собравшийся в хрустящие складки. Мальчик расправил его.
– Ой, это же – просто из какого-то Альманаха, – проговорил он. – Альманахи там очень популярны.
– Да. А здесь его оставил один искатель мудрости.
– Э-э... на этой странице даны только Фазы Луны.
– На другой стороне, – подсказал подметальщик.
Лобсанг перевернул страницу.
– Это – просто реклама Анк-Морпоркской Гильдии Купцов, – сказал он, – "В Анк-Морпорке Есть Все!" – юноша внимательно посмотрел на улыбающегося Лю-Цзы. – И... Вы подумали, что...
– Ах, я – стар и прост, а понимаю, – сказал подметальщик. – А ты – молод и сложен. Разве Ве-Чен не видел знамений в завихрениях овсянки в своей миске, и в полете птиц? Это действительно были письмена. Я имею в виду.., ну, полеты птиц это уж совсем сложно, – но это были знаки. И после целой жизни, проведенной в поиске, мне, наконец, открылся Путь. Мой Путь.
– И Вы устремились в Анк-Морпорк... – добавил Лобсанг тихо.
– И я оказался там, со спокойным умом, но пустым карманом, на Щеботанской улице, – продолжал подметальщик, безмятежно улыбаясь своим воспоминаниям, – И неожиданно обнаружил на одном окне знак, гласивший "Сдаются Комнаты". Так я встретился с Миссис Космополит, и она открыла мне дверь, лишь только я постучал, а потом, когда я начал запинаться, плохо зная язык, она сказала: "Знаете ли, у меня нет столько времени." Одна из поговорок Ве-Чена, почти дословно! Я тотчас понял, что нашел то, что искал! Какое-то время я мыл блюда в дешевом ресторане за двадцать пенсов в день и объедки, а вечерами помогал Миссис Космополит убирать дом и внимательно слушал ее речи. Она была прирожденным подметальщиком, с хорошими ритмичными движениями, и обладала бездонной мудростью. В течение первых двух дней, я услышал от нее фактически все, что говорил Ве-Чен об истинной природе Времени! Как-то я попросил уменьшить плату, поскольку я, разумеется, спал не в постели, а она сказала "Я не вчера родилась, Мистер Цзы!" Удивительно! И она никогда видела Священные Тексты!
Лицо Лобсанга стало похоже на тщательно прорисованную картину.
– "Я не вчера родилась"? – переспросил он.
– Ах, да, конечно, как послушник ты далек от этого, – сказал Лю-Цзы. – Когда Ве-Чен заснул в пещере, ему во сне явилась Время и показала, что вселенная бесконечно создается заново, из секунды в секунду, и что прошлое – только воспоминание. И он вышел из пещеры в истинно новый мир и сказал, "Я не вчера родился"!
– А, ну да, – сказал Лобсанг. – Но...
– Ах, Миссис Космополит, – вздохнул Лю-Цзы, и глаза его затуманились. – Сколько же незамутненности было в этой женщине! Если бы она была подметальщиком здесь, никому бы не было дозволено ходить по полу! А ее дом! Такой изумительный! Дворец! Свежие простыни каждую вторую неделю! А еда?! Просто попробовав ее Тосты с Запеченными Бобами, любой человек разорвал бы свой круг перерождений в этой вселенной!
– Угу, – пробормотал Лобсанг.
– Я прожил там три месяца, подметая ее дом, как и приличествует ученику, а потом я возвратился сюда, и мой Путь уже лежал передо мной в полной ясности.
– А, ээ-эм, те рассказы о Вас...
– Да, они правдивы. Большинство из них. Преукрашены, но в основном - истинны.
– А тот – о цитадели Мунтаба, Паше и рыбной кости?
– Ну, да.
– Но как Вы сумели пробраться так, что даже дюжина вооруженных и тренированных воинов не смогла...?
– Я – маленький человек, и я нес метлу, – сказал Лю-Цзы просто. – Везде есть грязь, которую нужно убирать. Чем может навредить человек с метлой?
– Что? Только из-за этого?
– Хорошо, остальное – секрет фирмы. Паша был отнюдь не хорошим человеком, но он очень любил пирог с рыбой.
– А как же боевые искусства? – воскликнул Лобсанг.
– О, это на крайний случай. Истории нужны пастухи, а не мясники.
– Вы знаете окидоки?
– Одни сплошные прыг-скок.
– А шиитаки?
– Если бы я захотел ткнуть своей рукой в раскаленный песок, я бы отправился на побережье.
– Апсидаци?
– Только хорошие кирпичи переводить зазря...
– Но-кандо?
– А ты бы такое смог?
– Танг-пи?
– Плохо-сбалансированно, но цветисто-аранжированно.
– Деджа-фю?
Хоть это получило реакцию. Брови Лю-Цзы поднялись.
– Деджа-фю? Ты поверил какому-то слуху? Ха! Ни один из здешних монахов не знает, что такое деджа-фю, – сказал он. – Если б кто-нибудь владел подобным искусством, я бы уже это знал. Послушай, юноша, насилие – прибежище ярости, которая является искажением силы. В самых укромных углах – метлы достаточно.
– Только в "самых", да? – спросил Лобсанг, даже не стараясь скрыть сарказм.
– О, я понял. Ты хочешь встретиться со мной в доджо? Если ученик побеждает учителя, это значит, что учитель уже ничего не может ему дать, и обучение закончено. Есть такая старая истина. Ты хочешь ее постичь?
– Ха! Уж там-то найдется, что постигать, я знаю!
Лю-Цзы встал.
– Ах, ну почему именно ты? – передразнил он. – Почему здесь? Почему сейчас? "Всему есть Время и Место." Так почему это время и это место? Что ж, я пойду с тобой в доджо. Если ты вернешь то, что у меня украл! Сейчас же!
Он глянул вниз на стол тикового дерева, где работал над своими горами.
На нем лежал маленький совочек.
Несколько вишневых лепестков дрожали, прилипнув к земле.
– Вижу, – произнес он. – Настолько быстр? Даже я тебя не заметил.
Лобсанг промолчал.
– Это – небольшая и ничего не стоящая вещь, – сказал Лю-Цзы. – Зачем ты ее взял? Ответь, пожалуйста.
– Чтобы понять, смогу ли я. Мне было скучно.
– А-а. Таким способом ты давал нам понять, что мы должны сделать твою жизнь интересней. Если ты уже умеешь рассекать время, не удивительно, что тебе скучно.
Лю-Цзы повертел совочек в руках.
– Очень быстр, – сказал он. Потом нагнулся и сдул лепестки подальше от своего маленького ледника. – Ты рассекаешь время с такой скоростью, будто у тебя Десятый Дзим. А ведь едва обучен. Ты, наверное, был великим вором! И теперь... Да, драгоценный, я должен встретиться с тобой в доджо на поединке...
– Не надо, нет необходимости! – сказал Лобсанг. Лю-Цзы вдруг показался ему испуганным и униженным и, почему-то, еще более хрупким и менее рослым.
– Я настаиваю, – ответил старец. – Пусть это произойдет сейчас. Ибо написано, "Нет времени кроме настоящего", что Миссис Космополит понимала особенно глубоко. – он вздохнул и посмотрел на гигантскую статую Ве-Чена.
– Взгляни на него, – сказал он. – Это был лихой парень, да? Он обрел полное блаженство в этом мире. Видел прошлое и будущее, будто единую живую личность, и писал Книги Истории, чтобы донести до нас, как все должно происходить. Мы даже представить себе не можем, что видели эти глаза. И он никогда в жизни ни на одного человека не поднял руку.
– Послушайте, я правда не хочу в...
– А ты уже видел другие статуи? – спросил Лю-Цзы, будто вовсе забыв о доджо.
Лобсанг рассеянно проследил за направлением его пристального взгляда. Поверх длинного рельефного каменного основания, тянувшегося через все сады, стояли сотни статуй поменьше, по большей части вырезанные из дерева. Все они были раскрашенны в яркие цвета. Фигуры с глазами, большими чем ноги, с хвостами, большими чем зубы... Чудовищные гибриды рыбы, кальмара, тигра и пастернака – они были собранны так, будто создатель вселенной высыпал из своего ящика детали и слепил их вместе, выкрасив в розовый, и оранжевый, и лиловый, и золотой... И теперь эти изваяния свысока смотрели на долину.
– Ох, дланг..! – начал Лобсанг.
– Демоны? Это одно из имен, – сказал подметальщик. – Настоятель называет их Врагами Ума. Ве-Чен написал о них свиток, ну, ты знаешь. И сказал, что это было наихудшим в его жизни.
Он указал на небольшую фигуру в сером плаще с низко опущенным капюшоном, которая выглядела несколько неуместной на этом фестивале дикого экстрима.
– Особо страшным не выглядит, – сказал Лобсанг. – Послушайте, Подметальщик, я не хочу в...
– А они могут быть очень страшными – вещи, которые таковыми не кажутся, – продолжал Лю-Цзы. – Безобидный вид и делает их опасными. Ибо написано, "Вы не можете судить о книге по ее обложке."
– Лю-Цзы, я действительно не хочу поединка с Вами...
– О, твои преподаватели скажут тебе, что изучение боевых искусств научит тебя рассекать время. Что, до некоторой степени, верно, – сказал Лю-Цзы, очевидно не слушая. – Но это можно делать и подметая, как, вероятно, ты уже заметил. "Всегда ищи наилучший момент", – сказал Ве-Чен. Люди, по-видимому, просто слишком увлекаются, тратя этот момент на то, чтобы надавать другому по шее.
– Да не было это вызовом! Я только хотел, чтобы Вы показали мне...
– И я это сделаю. Пойдем. Я заключил с тобой соглашение. И должен его выполнить. Как есть – старый дурак.
Ближайшим – оказался доджо Десятого Дзима. Там не было никого, если не считать двух размытых фигур монахов, стремительно скользящих над матами и свертывающих время вокруг себя.
Лю-Цзы был прав, Лобсанг это знал. Время было неким материалом. Можно было научиться заставлять его двигаться быстро, или медленно, и монахи умели проходить через толпу с такой скоростью, что никто даже не замечал их. Или же они могли, неподвижно постояв несколько секунд, увидеть, как по мерцающему небу гоняются друг за другом солнце и луна. Они могли медитировать целые сутки в течении одной минуты. Здесь, в долине, всегда был один и тот же день. Цветы никогда не становились вишнями.
Смазанные очертания бойцов превратились в пару нерешительных монахов, увидевших Лю-Цзы. Он поклонился.
– Я нижайше прошу разрешения ненадолго занять этот доджо, чтобы мой ученик мог показать мне, насколько глупа старость, – произнес он.
– На самом деле я не имел в виду... – начал Лобсанг, но Лю-Цзы ткнул его локтем под ребра. Монахи посмотрели на старца встревоженно.
– Доджо – Ваш, Лю-Цзы, – сказал один из них. Они торопливо пошли прочь, путаясь в собственных ногах, поскольку постоянно оглядывались.
– Время и контроль над ним – вот то, что мы будем здесь изучать, – сказал Лю-Цзы, глядя им вслед. – Боевые искусства являются вспомогательными. Это все, что они есть. По крайней мере, это все, чем они должны быть. Даже там, в миру, хорошо тренированный человек способен в драке почувствовать, насколько гибким может быть время. Здесь, в монастыре, это основное. Сжать время. Растянуть время. Удержать момент. А вышибать чьи-то почки через нос – только глупый побочный продукт.
Лю-Цзы снял со стойки заостренный меч пика и передал его растерянному юноше.
– Ты видел такие раньше? Они, правда, не для послушников, но ты – подающий надежды.
– Да, Подметальщик, но...
– Знаешь, как им действовать?
– У меня неплохо получалось на практических занятиях, но наши – были сделаны всего лишь из...
– Так возьми его и атакуй меня.
Над ними пронесся шелестящий шумок. Лобсанг поднял глаза и увидел монахов, вливающихся в смотровую галерею в верхней части доджо. Среди них было несколько весьма почтенных. В маленьком мирке новости распространяются быстро.
– Второе Правило, – сказал Лю-Цзы, – Никогда не бросай занятия с оружием, – он сделал несколько шагов назад. – Даже в свободное время, мальчик.
Лобсанг держал изогнутый меч неуверенно.
– Итак? – напомнил Лю-Цзы.
– Я не могу так просто...
– Это ли не доджо Десятого Дзима?! – развел руками Лю-Цзы. – С чего бы, помилуй, я стал придавать этому такое значение? А с того, что здесь нет правил, ты в курсе? Любое оружие, любые приемы... все разрешено. Ты это понимаешь? Или ты глуп?
– Но я не могу вот так вот – взять и убить кого-то, просто потому, что он попросил меня об этом!
– Почему это нет? Что с Вами, мистер Действие?
– Но...
– У тебя в руках смертоносное оружие! Перед тобой – невооруженный человек, в позе смирения! Ты напуган?
– Да. Да!
– Хорошо. Это было Третье Правило, – сказал Лю-Цзы тихо. – Видишь, сколько ты уже узнал? Я стер улыбку с твоего лица, не правда ли? Ладно, поставь меч в стойку и возьми... Да, возьми палку дакка. Самое страшное, что ты можешь ею сделать, так это – раскрасить синяками мои старые кости.
– Я бы предпочел, чтоб Вы одели защитную подстежку...
– Ты настолько хорошо владеешь палкой, да?
– Я – очень быстрый...
– Тогда, если ты немедленно не вступишь в бой, я вырву эту палку у тебя из рук и сломаю ее об твою голову, – воскликнул Лю-Цзы, держась на расстоянии. – Готов? Единственная защита – это хорошая атака, я тебе говорю.
Лобсанг с неохотой наклонил палку в знак приветствия.
Лю-Цзы стоял скрестив руки на груди и, когда Лобсанг прыгнул в его сторону, закрыл глаза и как бы сам себе улыбнулся.
Лобсанг снова поднял палку.
И почувствовал неуверенность.
Лю-Цзы усмехнулся.
Второе Правило, Третье Правило... А каким было Первое?
Всегда помните Правило Номер Один...
– Лю-Цзы!
В дверном проеме показался главный помощник настоятеля. Он тяжело дышал и отчаянно размахивал руками.
Лю-Цзы открыл один глаз, потом другой, а потом подмигнул Лобсангу.
– Чудом спасся, да? – спросил он. И повернулся к помощнику. – Что-то случилось, возвышенный сэр?
– Вы должны пойти немедленно! И все те монахи, у кого есть возможность отправиться в мир! В Зал Мандалы! Срочно!
На галерее завязалась борьба и несколько монахов продрались-таки через толпу первыми.
– Ох, уж эта беспокойность, – сказал Лю-Цзы, забирая палку из ослабевших рук Лобсанга и устанавливая ее в стойке.
Доджо быстро пустел. По всему Ой Донгу неистово гудели гонги.

– Что происходит? – спросил Лобсанг, когда схлынула последняя толпа монахов.
– Осмелюсь предположить, нам скоро скажут, – ответил Лю-Цзы, принимаясь скручивать себе сигаретку.
– А не лучше ли нам поспешить? Все уже ушли!
Звук хлопающих о пятки сандалий затихал уже где-то вдалеке.
– Ничего. Кажется, не горит, – сказал Лю-Цзы спокойно. – Кроме того, если мы немного подождем, к моменту нашего прибытия там уже закончатся все крики, и даже возможно начнется что-то осмысленное. Давай-ка пойдем по Пути Часов. Он особенно красив в это время суток.
– Но ведь...
– И написано так: "Прежде надо научиться ходить, а потом уже бегать", – сказал Лю-Цзы, пристраивая на плече свою метлу.
– Снова Миссис Космополит?
– Удивительная женщина. А в вытирании пыли – сущий демон!
Путь Часов прорезал основной комплекс монастыря насквозь, поднимался через террасные сады, а затем, слившись с другой, более широкой дорогой, уходил туннелем в глубь скалы. Поскольку нигде никаких признаков часов не наблюдалось, послушники всегда спрашивали, почему это назвается "Путь Часов".
Загудели еще несколько гонгов, но уже где-то там, среди зелени. Лобсанг услышал со стороны основной дороги топот бегущих ног. А у земли, не имея ни малейшего понятия о беспокойстве, порхали от цветка к цветку мерцающие колибри.
– Интересно, который час, – спросил Лю-Цзы, шедший впереди.
Каждый раз – проверка. Лобсанг окинул клумбу беглым взглядом.
– Четверть десятого, – сказал он.
– Да? А как ты узнал?
– Ноготки открыты, Минуарция Красноватая только открывается, Лиловая Ипомея уже закрылась, а Желтый Козлобородник – еще не совсем, – ответил Лобсанг.
– Ты сам смог так хорошо разобраться с цветочными часами?
– Да. Кто ж еще.
– В самом деле? А сколько времени, если Белые Кувшинки открылись?
– Шесть утра.
– Ты приходил смотреть?
– Приходил. Это Вы вырастили цветочные часы, да?
– Одно из моих маленьких... достижений.
– Красиво.
– Они не очень точны в первые часы после полуночи. В нашем климате растет не много растений, у которых цветы распускаются ночью. Они открываются, чтобы привлечь мотыльков, знаешь ли...
– Времени бы понравилось такое измерение, – произнес Лобсанг.
– Серьезно? Хотя, разумеется, я – не эксперт, – сказал Лю-Цзы. Он прищипнул кончик своей сигареты и воткнул ее за ухо. – Ох, ладно, давай пойдем дальше. Уже понятно, что каждый из нас может настоять на своем в споре с другим. Как ты относишься к тому, чтоб еще раз пройти через Зал Мандалы?
– О, со мной все будет хорошо, я уже совсем... забыл об этом, обо всем, том...
– Действительно? Значит, ты никогда не видел ее раньше. Но время всем нам подкидывает всякие-разные штуки. Вот и я как-то... – Лю-Цзы остановился и внимательно посмотрел на своего ученика.
– Ты в порядке? – спросил он. – Ты побледнел.
Лобсанг поморщился и отрицательно покачал головой.
– Такое... странное чувство, – сказал он и неопределенно махнул рукой в сторону долины, растянувшейся сине-серым макетом вдоль горизонта. – Что-то... там.

Стеклянные часы. Большой стеклянный дом и стеклянные часы, которых не должно было здесь быть. Впрочем, они лишь отчасти находились в доме – мерцал только их абрис, будто они присвоили себе блеск поверхностей, которых у них не было.
Какое здесь все прозрачное: изящные стулья, столы, вазы с цветами... Сейчас он понял, что "стекло" было не совсем правильным словом. "Кристаллы" – подходило больше; или "лед": тонкий, безупречный лед, какой иногда образуется во время резко ударивших морозов. Все было видимым только благодаря граням.
Сквозь дальние стены просвечивали лестницы, он вполне мог разглядеть их. Вверху, и внизу, и со всех сторон – бесконечные стеклянные комнаты.
И все это было знакомым. И ощущалось – как дом.
Стеклянные комнаты наполняли звуки. Мелодия струилась ясными острыми нотами, будто кто-то водил мокрым пальцем по краям бокалов. И еще... это движение - легкая дымка за прозрачными стенами: меняющаяся и колеблющаяся и... наблюдающая за ним...

– Как может это идти оттуда? И что ты подразумевал под словом "странное"? – спросил голос Лю-Цзы.
Лобсанг мигнул. Вот странное место, которое прямо здесь – жесткий и негнущийся мир...
А потом это чувство поблекло и исчезло.
– Просто стало "странно". На какой-то миг, – ответил он. Щека почему-то была мокрой. Он поднял руку и тронул эту влагу.
– А все из-за прогорклого масла яка, которое они намешали в чай, я всегда это говорил, – сказал Лю-Цзы. – Миссис Космополит никогда бы... А вот теперь это действительно становится странным, – произнес он, поднял голову и прислушался.
– Что? – переспросил Лобсанг. Отсутствующим взглядом он посмотрел на мокрые кончики пальцев, а потом запрокинул лицо в безоблачное небо.
– Накопитель начал разгоняться. – Лю-цзы сменил позу. – Улавливаешь?
– Я ничего не слышу! – ответил Лобсанг.
– Надо не "слышать", а "чувствовать". Вибрации, проходящие через подошвы сандалий, ну? Тьфу-ты, и еще один... и еще. Ты не чувствуешь? Это же тот... старый Шестьдесят Шестой. Его никогда не могли правильно сбалансировать. Мы услышим их через минуту... Ох, нет, драгоценный мой! Посмотри-ка на цветы. Да посмотри же ты на цветы!
Лобсанг обернулся.
Высокогорные растения открывались. А Осот Полевой – наоборот.
– Течение времени.., – проговорил Лю-Цзы. – Вслушайся! Теперь ты слышишь, да? Они сбрасывают время произвольно! Да скорей же!

И написано во Втором Свитке Ве-Чена Вечно Удивленного, и вырубил Ве-Чен Вечно Удивленный из ствола бамбамового дерева первый Накопитель, и вырезал на нем символы, и снабдил его бронзовой осью, и позвал ученика своего Дурпана.
– Ах. Очень мило, учитель, – проговорил Дурпан. – Молитвенный барабан, да?
– Нет. Ничего похожего на подобные сложности, – ответил Ве-Чен. – Он просто хранит и перемещает время.
– Настолько простой, да?
– И теперь я должен испытать его, – сказал Ве-Чен. Рукою он повернул цилиндр на полоборота.
– Ах. Очень мило, учитель, – проговорил Дурпан. – Молитвенный барабан, да?
– Нет. Ничего похожего на подобные сложности, – ответил Ве-Чен. – Он просто хранит и перемещает время.
– Настолько простой, да?
– И теперь я должен испытать его, – сказал Ве-Чен. На этот раз он не стал его так сильно поворачивать.
– Настолько простой, да?
– И теперь я должен испытать его, – сказал Ве-Чен. Сейчас он осторожно повращал его туда-сюда.
– Насто-то-то-то Настолько-ко-ко-ко простой-ой, д-да да? простой, да? – проговорил Дурпан.
– И я испытал его, – сказал Ве-Чен.
– Он работает, учитель?
– Думаю, работает. – Ве-Чен встал. – Дай мне веревку, которой ты связываешь дрова. И еще... да, одну из косточек, что остались от вишен, которые ты вчера собирал.
Он обмотал цилиндр обтрепанной веревкой, а косточку зашвырнул в грязь. Дурпану удалось от нее увернуться.
– Видишь те горы? – спросил Ве-Чен, и дернул за веревку. Цилиндр закружился и забалансировал на своей оси, что-то тихо напевая.
– О, да, учитель, – уныло отозвался Дурпан. Здесь практически ничего другого и не было: только горы, сплошные горы, такое количество гор, что на них уже невозможно было смотреть – настолько они лезли в глаза.
– Нужно ли время камню? – спросил Ве-Чен. – Или глубинам моря? Мы станем перемещать его... – он простер левую руку над размытым вращающимся пятном. – ...туда, где оно более необходимо.
Он посмотрел вниз на вишневую косточку. Его губы беззвучно зашевелились, будто он решал в уме какую-то сложную задачку. Затем Ве-Чен указал правой рукой на косточку.
– Отойди, – сказал он, и осторожно прикоснулся пальцем к цилиндру.
Обошлось без особых звуковых эффектов – просто немного потрещал воздух, да пошипела грязь, выпуская пар.
Ве-Чен посмотрел вверх, на новое дерево, и улыбнулся.
– Я же сказал, чтоб ты отошел, – крикнул он.
– Я, э-э... мне теперь как-то надо спуститься, да? Надо мне... как-то... – бормотал голос среди ветвей, усыпанных цветами.
– Только осторожно, – предостерег Ве-Чен и вздохнул, когда Дурпан сорвался с дерева, обрушив на себя ливень белых лепестков.
– Здесь всегда будут цвести вишни, – промолвил он.

Лю-Цзы, подобрав полы одежд, мчался по дороге. Лобсанг еле поспевал за ним. Со стороны скал слышался пронзительный высокий звук, будто там кто-то жалобно скулил. У пруда с карпами, где теперь взбухали странные волны, подметальщика занесло на повороте на тенистую дорожку, проложенную вдоль ручья. Красные ибисы поднимались на крыло...
Внезапно он остановился и плашмя бросился на плиты дорожки.
– Ложись!
Но Лобсанг и так уже упал. Поскольку услышал, как что-то с протяжным воем пронеслось у него над головой. Он повернул голову и увидел, как последний ибис, в ореоле бледно-голубого света, стал сжиматься, кувыркаясь в воздухе, как во все стороны полетели перья... Птица вскрикнула и, с тихим хлопком, исчезла.
Впочем, исчезла не полностью. В прежнем направлении еще несколько секунд летело яйцо, прежде чем разбиться о плиты дорожки.
– Сбой времени! Давай же! Быстрее! – крикнул Лю-Цзы. Несколько раз пробуксовав сандалиями, он все же поднялся на ноги и бросился вперед к декоративной решетке, закрывавшей дыру в скале. Лю-Цзы с неожиданной силой рванул ее на себя, и решетка отлетела.
– Придется слегка упасть. Но, если ты вспомнишь, что приземляясь надо сгруппироваться и сделать кувырок, все будет в порядке, – сказал он, втискивая себя в дыру шахты.
– Куда она ведет?
– К Накопителям, конечно!
– Но послушники не допускаются туда под страхом смерти!
– Какое совпадение, – произнес Лю-Цзы, у которого снаружи уже виднелись только кончики пальцев. – Как раз смерть и ожидает тебя, если ты останешься прогуливаться здесь наверху.
Он сорвался в темноту. Моментом позже снизу донеслось довольно непросвещенное ругательство.
Лобсанг влез в дыру, повис на руках, спрыгнул и, коснувшись пола, сделал кувырок.
– Молодец, – сказал Лю-Цзы из темноты. – Когда сомневаешься в выборе, выбирай жизнь. Так-то!
Туннель вывел их в широкий коридор. Шум здесь стоял оглушительный. Какие-то механизмы тряслись в предсмертных судорогах.
Раздалось "ба-бах!", а потом, через несколько мгновений, послышался нарастающий гул голосов.
Несколько дюжин монахов, в традиционных одеждах, но с толстыми пробковыми шлемами на головах, выбежали из-за угла. Большинство из их кричали. Несколько более смышленых берегли дыхание, чтобы земля под их ногами мелькала побыстрее. Лю-Цзы перехватил одного из них. Тот попытался высвободиться.
– Дайте мне уйти!
– Что происходит?
– Просто бегите отсюда, пока все не побежали!
Монах дернулся, вырвался и помчался вдогонку за остальными. Лю-Цзы же нагнулся, поднял упавший пробковый шлем и торжественно вручил его Лобсангу.
– Безопасность на рабочем месте, – провозгласил он. – Очень важная штука.
– И это меня защитит? – спросил Лобсанг, надевая шлем.
– На самом деле, нет. Но когда найдут твою голову, ее будет легче опознать. Когда мы войдем в Зал, ни к чему не прикасайся.
Лобсанг ожидал увидеть что-то великолепное и сводчатое. Люди говорили о Зале Накопителей так, будто он был похож на огромный храм. Но сейчас правду о нем скрывали клубы синеватого дыма. И только, когда его глаза привыкли к окружающему мраку, Лобсанг увидел ближайший цилиндр.
Это была приземистая каменная колонна, около трех ярдов в диаметре и шести ярдов высотой. Цилиндр вращался с такой скоростью, что все детали смазывались. Вокруг него вспыхивали серебристые и голубоватые искры.
– Видишь? Это сброс! За мною! Быстро!
Лобсанг бежал за Лю-Цзы и смотрел по сторонам. Вокруг были сотни – нет, тысячи! – цилиндров. Некоторые из них доставли до потолка пещеры.
Здесь все-таки были монахи, пытавшиеся что-то сделать. Они бегали туда-сюда с ведрами, набирая в колодцах воду и выплеския ее на дымящиеся каменные подшипники в основаниях цилиндров. Вода моментально превращалась в пар.
– Идиоты, – пробормотал подметальщик. Он сложил руки рупором и закричал:
– Где-Смо-три-тель?!
Лобсанг указал рукой на край деревянного помоста, выстроенного у стены зала.
Там лежал гнилой пробковый шлем и пара древних сандалий. Между ними тускло серела горка пыли.
– Бедняга, – проговорил Лю-Цзы. – Получил все пятьдесят тысяч лет. За раз. Я тебе говорю.
Он свирепо зыркнул на мечущихся монахов.
– Вы сейчас же остановитесь и подойдете сюда! Я не собираюсь просить дважды!
Монахи утирали пот, застилающий глаза, и подбегали к помосту, около которого стоял Лю-Цзы. Они испытывали облегчение от того, что сквозь скрежет Накопителей снова слышится хоть какой-то приказ.
– Хорошо! – сказал Лю-Цзы, видя, что постепенно подтягивается все больше и больше монахов. – Теперь слушать меня! Это всего лишь каскадная перегрузка! Каждый из вас слышал о таких! Мы сможем с этим справиться! Мы просто имеем дело с пересечением будущих и прошлых времен, причем перевес – у первых...
– Бедный господин Шобланг уже пытался справиться, – произнес один монах. И кивнул в сторону печальной горки праха.
– Далее, я хочу, чтоб вы разделились на две группы... – Лю-Цзы отановился. – Нет. У нас нет времени! Но у нас есть ноги, чтобы пошевеливаться! По одному человеку на каждую эту крутилку, и просто хлопните переключателями, когда я скажу! Будьте готовы действовать, услышав номера!
Лю-Цзы взобрался на помост и пробежался глазами по тонким деревянным бобинам-стержням, торчавшим из деревянной панели. Каждую окружал красный или синий ореол.
– Ох, ну и беспорядок, – посетовал он. – Какой же тут беспорядок.
– Что означают эти цвета? – спросил Лобсанг.
Лю-Цзы тут же взялся указывать на бобины.
– Смотри. Светящиеся красным, относятся к цилиндрам, которые раскручивают время, ускоряют его, – рассказывал он. – Светящиеся синим – к тем, что скручивают время, то есть, замедляют. Яркость цвета, показывает, насколько быстро они это делают. Впрочем, сейчас все они вращаются произвольно, поскольку перегрузка дала им свободу, понятно?
– Свободу от чего?
– От нагрузки. От мира. Видишь там? – он направил руку в сторону двух длинных коробов, которые шли вдоль стен пещеры. Каждый из них представлял из себя ряд самоориентирующихся задвижек. Один ряд был синим, другой – темно-красным.
– Чем больше задвижек светятся, тем больше времени скручено или раскручено?
– А ты смышленый парень! Важно поддерживать баланс! Мы это делаем, соединяя Накопители попарно, так чтобы они скручивали-раскручивали друг-друга. Уравновешивались сами по себе. Мне кажется, бедный старый Шобланг пытался заставить их снова подчиняться. А это невозможно. Только не при каскаде. Им надо дать полную свободу, а потом подобрать каждому такой участок цепи, чтоб ему стало хорошо и спокойно. – он посмотрел на бобины, а потом на толпу монахов:
– Так. Вы соединяете... 128-й с 17-ым, а потом 45-й с 89-ым. Все, исчезли! А Вы... 596-й с... , сейчас соображу... да, с 402-ым...
– С Семьсот Девяностым! – выкрикнул Лобсанг, указывая на бобину.
– Что?
– Я про Семьсот Девяностый!
– Не ерунди. Он продолжает раскручивать, парень. Четыреста Второй – это как раз то, что нам нужно.
– Семьсот Девяностый сейчас опять начнет скручивать время.
– Но он по-прежнему светится синим.
– Он собирается скручивать, я это знаю. Потому что... – палец послушника заскользил над рядами бобин, поколебался и указал на стержень на протвоположной стороне панели – ... его скорость зависит от того цилиндра.
Лю-Цзы всмотрелся.
– И написано так: "Что ж, схожу к подножию лестницы!" – сказал подметальщик. – Он породил естественную инверсию, – старец прищурившись глянул на Лобсанга. – Ты, случайно не чья-нибудь реинкарнация? В этих краях такое случается.
– Думаю, нет. Просто, это же... очевидно.
– Мгновеньем раньше ты об этом ничего не знал!
– Ну, не знал. Да. Но, когда на них смотришь, все становится таким... понятным.
– Все? Вот это? Так, ладно. Уступаю помост тебе, удивительный юноша! – Лю-Цзы сделал шаг назад.
– Мне? Но я же...
– Разберись с ними! Это – приказ.
На мгновение Лобсанга окутал голубой свет. Лю-Цзы удивился количеству времени, которое тот смог свернуть вокруг себя за одну секунду. Времени, чтобы подумать, разумеется. Затем юноша назвал полдюжины пар чисел. Лю-Цзы повернулся к монахам.
– Давайте-давайте, ребята. С панелью управится мистер Лобсанг. Вы просто присматривайте за подшипниками!
– Но он – послушник... – начал один из монахов, и остановился, и ретировался подальше, увидев выразительный взгляд Лю-Цзы. – Нет, нет, Подметальщик... Все нормально...
Моментом позже послышался звук захлопывающихся задвижек. Лобсанг выкрикнул еще несколько пар чисел.
Пока монахи носились туда-сюда заправляя желоба подшипников смазкой, Лю-Цзы наблюдал за ближайшим цилиндром-колонной. Он до сих пор вращался быстро, но подметальщик был уверен, что уже различает на нем высеченные знаки.
Лобсанг еще раз бегло оглядел панель, пристально посмотрел на грохочущие цилиндры, а потом остановил взгляд на рядах задвижек.
Лю-Цзы знал, что обо всем этом бесполезно было читать. Такому нельзя было научиться и на занятиях в классе, хотя некоторые и пытались. Теоретические знания, конечно, помогали, но хороший Оператор Вращения осваивал это дело, прислушиваясь к вибрациям подошвами собственных ног. Он должен был научиться чувствовать потоки, чтобы в итоге увидеть ряды Накопителей как стоки и истоки времени. Старый Шобланг был настолько хорош, что мог вытянуть пару часов пустого времени из классной комнаты со скучающими учениками (чего те даже не замечали) и, с запредельной точностью, перебросить это время за тысячу миль в ту мастерскую, где вовсю кипела работа.
Позже он проделывал этот трюк с яблоком, чтобы поразить своих помощников. Он клал плод перед ними на стойку, а потом сбрасывал на него время с одного из маленьких веретен. В мгновенье ока яблоко превращалось в коллекцию крохотных тщедушных деревьев, чтобы вслед за этим рассыпаться в пыль. "Вот, что произойдет с вами, если вы допустите ошибку," – говорил он помощникам.
Лю-Цзы мельком глянул на горку серой пыли под распадающимся шлемом. И заторопился прочь. Хотя... Не исключено, что Шобланг хотел уйти именно так...
Скрежет измученного камня заставил его поднять глаза.
– Да следите же за смазкой подшипников, вы, ленивые черти! – закричал он, усремляясь вдоль рядов. – И смотрите за переключателями! Руки из пазов! У нас все прекрасно получается!
Он бегал, отдавая распоряжения, но ни на секунду не переставал следить за цилиндрами. Они больше не вращались произвольно. Теперь у них была цель.
– Я думаю, что ты выигрываешь, парень! – крикнул он фигуре на помосте.
– Да, но я не могу добиться окончательного баланса! Слишком много лишнего времени, и его некуда поместить!
– Насколько много?
– Почти сорок лет!
Лю-Цзы быстро осмотрел задвижки. Сорок лет – это почти точно. Но он все-таки хочет...?
– Сколько? – переспросил он.
– Сорок! Я сожалею! Его некуда перебросить!
– Не проблема! Схитри! Распыли время! Позже мы всегда сможем вытянуть его обратно! Сбрось его!
– Куда?
– Найди море побольше! – подметальщик указал на карту мирового океана нарисованную на стене. – Ты же знаешь, как... Ты же способен увидеть, как это делается? Определи правильное вращение и направление!
Воздух вокруг Лобсанга снова замерцал голубым.
– Да! Думаю, что я могу!
– Хм, представляю себе, что ты еще можешь! В свободное-то время!
Лю-Цзы помотал головой. Сорок лет? Он беспокоился о каких-то сорока годах? Сорок – практически ничто! Помощники оператора только что сбросили пятьдесят тысяч лет! И, кстати, насчет моря. Оно большое и мокрое. Оно всегда было большим и мокрым, оно всегда будет большим и мокрым. О да, может быть, рыбаки теперь начнут поставлять странную панцирную рыбу, которую раньше видели только в качестве ископаемого, но... Кто будет разбираться, что случилось с косяками трески?
Звуковой фон изменился.
– Что ты делаешь?
– Я обнаружил резерв в номере 422! Он сможет принять сорок лет! Нет никакого смысла распылять это время! Сейчас я вытаскиваю его обратно!
Звук снова изменился.
– Получилось! Я уверен, у меня это получилось!
Некоторые большие цилиндры уже замедлились настолько, что были близки к остановке. Теперь Лобсанг на помосте орудовал стержнями так быстро, что озадаченный Лю-Цзы едва мог за ним уследить. А наверху, одна за другой, захлопывались задвижки. И, вместо цвета, проявлялась наконец их почерневшая от времени деревянная фактура.
Куда уж точнее, да и кто бы вообще такое смог?
– Счет уже идет на месяцы, парень, месяцы! – закричал он. – Оставь как есть! О нет... чтоб мне провалиться! Ты хочешь – вплоть до дней... дней! Смотри, я покажу, где это!
Подметальщик побежал к дальней стороне зала, туда, где располагались самые маленькие Накопители. Точная регулировка времени производилась здесь, с помощью цилиндров из мела, и дерева, и прочих недолговечных материалов. К его удивлению, некоторые из них уже замедляли свое вращение.
Он быстро пробежал по проходу мимо дубовых колонн, нескольких футов высотой. Даже Накопители, отвечающие за часы и минуты – и те останавливались.
Но что-то еще поскрипывало.
Вот он – последний маленький меловой цилиндрик в конце ряда. Тихонько взвизгивает и жужжит, как колесико спиннинга.
Лю-Цзы поднял руку и, не отводя напряженного взгляда, стал осторожно к нему подкрадываться. Скрип теперь был единственным звуком, если не считать всяких "клик-клак", издаваемых остывающими подшипниками.
– Ну, еще капельку, – попросил он. – Тихо, тихо... так, сейчас... вот... уже...
Меловой Накопитель, маленький, как катушка с нитками, замедлился, покрутился... и остановился.
В коробах закрылись последние две задвижки.
Лю-Цзы немного расслабил руку.
– Так! На помосте - оставь панель в покое! Никто ничего не трогает!
Некоторое время в Зале стояла мертвая тишина. Монахи оглядывались, затаив дыхание.
Это был момент вне времени. Момент идеального баланса.

Тик

И в этот самый вневременной момент, призрак господина Шобланга, сквозь который, как сквозь марлю, смутно и неясно просвечивало место событий, сказал:
– Просто невероятно! Нет, вы видели это?
– ВИДЕЛИ ЧТО? – спросил темный силуэт у него за спиной.
Шобланг обернулся.
– О, – проговорил он, и добавил с внезапной уверенностью, – Вы – Смерть, правильно?
– ДА. ПРОСТИТЕ, Я НЕМНОГО ОПОЗДАЛ.
Дух, прежде известный как Шобланг, посмотрел на горку праха. Праха, который был его земным обиталищем последние шесть сотен лет.
– Как и я, – сказал он. И ткнул Смерть под ребра.
– ИЗВИНИТЕ, ЧТО?
– Я сказал: "Пардон, я тоже припозднился. Тык-тык."
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ..?
– Э-э... М-да, знаете ли. Сожалею, что я опоздал. Со своей, ну... смертью?
Смерть кивнул.
– ДА, ЗНАЮ. Я НЕ ПОНЯЛ "ТЫК-ТЫК".
– Э-э, тыканье должно было показать, что это шутка, – разъяснил Шобланг.
– АХ, ДА. Я УМЕЮ ПОНИМАТЬ ТАКИЕ ВЕЩИ, КОГДА ЕСТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ. ФАКТИЧЕСКИ, ГОСПОДИН ШОБЛАНГ, НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ВЫ ОПОЗДАЛИ, ВЫ ВСЕ ЖЕ –ПОТОРОПИЛИСЬ. ТЫК-ТЫК.
– Как Вы сказали?
– ВЫ УМЕРЛИ РАНЬШЕ СРОКА.
– Ах, да. Но это я должен так думать!
– КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ПОЧЕМУ ТАК СЛУЧИЛОСЬ? ЭТО ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНО.
– Я знаю только, что крутилки стали неуправляемыми, и мне, должно быть, досталась хорошая доза времени, когда какая-то из них пошла на разгон, – сказал Шобланг. – Эх, но каков паренек, а? Гляньте, что этот стервец выкаблучивает! Надеюсь, это у меня он такому научился! Да что я говорю? Он мне самому мог бы дать несколько уроков!
Смерть посмотрел вокруг.
– ВЫ О КОМ?
– Тот мальчик на помосте, видите?
– НЕТ. БОЮСЬ, Я НИКОГО ТАМ НЕ ВИЖУ.
– Что? Смотрите, вот же он! Прямо перед Вашим нос-... М-да, кажется, c Вашим носом я ошибся...
– Я ВИЖУ, КАК ДВИГАЮТСЯ РАЗНОЦВЕТНЫЕ СТЕРЖНИ...
– Хорошо, а кто, как Вы думаете, их перемещает? Я имею в виду, Вы – Смерть, правильно? И я полагал, Вы можете видеть каждого!
Смерть вглядывался в танцующие бобины.
– КАЖДОГО... КОГО Я МОГУ ВИДЕТЬ, – сказал он, продолжая пристально смотреть в ту же сторону.
– Кх-м, – напомнил о себе Шобланг.
– АХ, ДА. ТАК НА ЧЕМ МЫ ОСТАНОВИЛИСЬ?
– Послушайте... Если я, э-э, слишком поторопился, тогда не могли бы Вы...
– ВСЕ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ – ОСТАЕТСЯ СЛУЧИВШИМСЯ.
– Это что, такая философия?
– ЕДИНСТВЕННАЯ, КОТОРАЯ РАБОТАЕТ. – Смерть достал песочные часы и сверил сроки. – КАК Я ВИЖУ, ИЗ-ЗА ЭТОЙ ПРОБЛЕМЫ ВЫ НЕ СМОЖЕТЕ ПЕРЕРОДИТЬСЯ ЕЩЕ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ ЛЕТ. ВАМ ЕСТЬ, ГДЕ ОСТАНОВИТЬСЯ НА ЭТО ВРЕМЯ?
– Остановиться? Я умер. Это даже хуже, чем когда тебя не впускают в собственный дом! – воскликнул Шобланг. Он начинал блекнуть.
– ВОЗМОЖНО, ВЫ МОГЛИ БЫ УДАРНЫМИ ТЕМПАМИ ДОСТИЧЬ БОЛЕЕ РАННЕГО РОЖДЕНИЯ?
Шобланг исчез.
Вневременной момент длился. Смерть по-прежнему пристально вглядывался в зал с "крутилками"...

Тик

Меловой цилиндрик, деликатно скрипнув, закружился снова.
Дубовые Накопители, один за другим, тоже возобновляли свое вращение, подключаясь к нагрузке. На этот раз подшипники уже не скежетали. Они вращались неторопливо, как пожилые балерины, постепенно принимая на себя напряжение, создаваемое во внешнем мире миллионами людей, гнущих время в свою сторону. Сейчас звуки в Зале напоминали скрип быстроходного парусника, огибающего Мыс Ярости при слабом ветре.
Затем с мертвой точки, со стоном, сдвинулись большие каменные цилиндры, подхватившие время, которым их меньшие собратья уже не могли оперировать. Скрип заглушился грохотом, но все по-прежнему оставалось податливым и управляемым.
Лю-Цзы медленно опустил руку и выпрямился.
– Идеально-чистое ускорение, – сказал он. – Мы хорошо потрудились. Все и каждый. – он повернулся к озадаченным, тяжело дышащим монахам, и жестом подозвал к себе самого почтенного.
Лю-Цзы вытянул из уютного местечка за ухом длинный окурок и спросил:
– Ну, Баранх Ноловкиш, и что тут по-вашему сейчас было, а?
– Э-э, ну, было повышение нагрузки, контроль над которой...
– Не-а. Нет, после этого, – прервал его Лю-Цзы, зажигая спичку о подошву сандалии. – Видите ли, что касается меня, то я не считаю, что Ваши мальчики носились здесь как стадо безголовых цыплят, а послушник занял помост и премилым образом провел самую точную ребалансировку, какую я когда-либо видел. Ведь такого не могло быть, потому что такого не бывает. Я прав?
Монахи, работавшие с Накопителями внизу, а не на помосте, не входили в число крупных политических мыслителей монастыря. Их делом было – ухаживать за цилиндрами, и смазывать их, и разбирать, и собирать обратно, и выполнять указания человека на помосте. Баранх Ноловкиш поднял бровь.
Лю-Цзы вздохнул.
– Так. Тогда послушайте, как я это вижу, – произнес он сочувственно, – Ваши парни были на высоте, правильно? Вы все просто ошеломили меня и юношу чудесами своего мастерства. Настоятель тоже поразится и будет пускать пузыри от счастья. Вы могли бы иметь виды на несколько дополнительных момо в вашем тукпа в обеденный перерыв, если Вы понимаете, к чему я клоню?
Эта мысль тут же взвилась в уме Ноловкиша молитвенным флагом и заполоскалась на ветру, отсылая прошение небесам. Он заулыбался.
– Как бы то ни было, – продолжал Лю-Цзы, подвигаясь поближе и понижая голос, – Я наверное вскоре опять окажусь неподалеку от Вас. Это место явно нуждается в хорошем подметании. И если я на неделе не обнаружу, что Ваши мальчики вышколены и бегают как ужаленные, у Вас со мной будет.... разговор.
Улыбка исчезала.
– Да, Подметальщик.
– Вы должны проверить все и позаботиться о подшипниках.
– Да, Подметальщик.
– И пусть кто-нибудь уберет мистера Шобланга.
– Да, Подметальщик.
– Я не блефую. Мы с юным Лобсангом сюда еще вернемся. Вы так много сделали для его образования..!
Он подтолкнул рукой все еще возбужденного Лобсанга и повел его из Зала, мимо длинных рядов вращающихся, что-то напевающих Накопителей. Под высоким потолком до сих пор висел слоями синеватый дым.
– Истинно написано, "Ты мог бы сбить меня с ног простым перышком", – пробормотал он, когда они достигли прохода, ведущего наверх. – Ты определил ту инверсию прежде, чем она произошла. Удивления мне хватит до следующей недели. По меньшей мере.
– Извините, Подметальщик.
– "Извините"? Не надо извиняться. Я не знаю кто ты, сынок. Ты - слишком быстр. Ты освоился в этих сложностях - как утка в воде. И тебе не пришлось учить все то, что у других людей занимает годы, прежде чем к ним приходит сноровка. Старый Шобланг – да реинкарнируется он там, где хорошо и тепло – даже он не смог бы сбалансировать нагрузку с точностью до секунды. Подчеркиваю, до последней секунды. Всего этого чертова мира! – его передернуло. – Вот мой совет. Не позволяй себе бравировать этим. Люди могут не так понять.
– Да, Подметальщик.
– И еще, – произнес Лю-Цзы, направляясь к выходу на свет. – То, от чего ты так разволновался - незадолго до того, как Накопители взбунтовались, что это было? Что ты почувствовал?
– Не знаю. Я просто ощутил... просто в какой-то момент все пошло неправильно.
– Такое раньше бывало?
– Н-нет. Это немного похоже на случившееся в Зале Мандалы.
– Хорошо, больше никому об этом ни слова. В наше время высокопоставленные лица, скорей всего, уже не знают, как устоены крутилки. Никого они больше не волнуют. На то, что слишком хорошо работает, не обращают внимания. Кстати, в прежние дни, ты даже не смог бы стать монахом, если бы не провел шесть месяцев в Зале, смазывая, и чистя, и выполняя указания. Тогда - было лучше! Тогда - именно в этом и заключалось все обучение смирению и вселенской гармонии. М-да, в прежние дни ты бы учился в Залах. Ты бы узнал, что если не отскочить в сторону, когда кто-то кричит "Она сбрасывает!", можно получить парочкой лет по больному месту. А еще ты понял бы, что самая прекрасная гармония – это, когда все крутилки вращаются правильно.
Дорога поднималась к основному комплексу монастыря. В Зал Мандалы до сих пор вбегали люди.
– Ты уверен, что сможешь встретиться с ней снова? – спросил Лю-Цзы.
– Да, Подметальщик.
– Ладно. Тебе виднее.
Смотровые галереи зала были забиты монахами. Однако Лю-Цзы вежливо, но твердо прокладывал себе путь вперед, пользуясь наличием метлы. Старшие монахи стояли у самой баллюстрады.
Первым его увидел Ринпо.
– А, Подметальщик, – воскликнул он. – Какой-такой беспорядок заставил Вас задержаться?
– Крутилки засвоевольничали и стали разгоняться, – буркнул в ответ Лю-Цзы.
– Да, но Вас пригласил сам настоятель, – заметил помощник укоризненным тоном.
– В прежние времена, – парировал Лю-Цзы, – все до единого должны были не чуя ног бежать в Зал, когда начинали бить гонги.
– Да, но...
– БППППбппппбпппп, – произнес чей-то голос, и Лобсанг наконец увидел настоятеля, привязанного к спине помощника: на его голове красовался теплый чепчик, на котором были вышиты некие волшебные существа. – Лю-Цзы всегда был ревнителем целесообразности БПППбппп. – он выдул несколько беловатых пузырей в ухо помощника. – Я рад, что проблемы разрешились, Лю-Цзы.
Подметальщик поклонился. А настоятель начал лупить помощника по голове деревянным медведем. Впрочем, не сильно.
– История повторяется, Лю-Цзы. БумБумБББППП...
– Стеклянные часы? – спросил Лю-Цзы.
Старшие монахи раскрыли рты от удивления.

– Откуда Вы знаете? – спросил главный помощник. – Мы еще не перезапускали Мандалу!
– Написано так: "Нутром чувствую", – ответил Лю-Цзы. – Насколько я слышал, в тот раз крутилки взбесились точно так же, как и сейчас. Сбросили всю нагрузку. Временной сдвиг. Кто-то восстановил стеклянные часы.
– Совершенно невозможно, – сказал помощник. – Мы уничтожили все упоминания!
– Хех! И написано, "Моя голова не настолько зеленая, чтобы быть кочном капусты!" – буркнул Лю-Цзы. – Значит, вы не смогли уничтожить все. Что-то просочилось. В рассказы. В сновидения. В наскальную живопись, в конце концов...
Лобсанг смотрел вниз. На Мандалу. В дальнем конце зала, вокруг высоких цилиндров, толпились монахи. Цилиндры напоминали Накопители, но вращался лишь один из них, самый небольшой, и то медленно. Другие же были полностью неподвижны, и можно было разглядеть символы, покрывавшие их сверху донизу.
Хранилища Узоров. Почему-то вспомнил он. Устройства, которые запоминают узоры Мандалы, чтобы однажды события можно было переиграть по-новому. Свежие образцы хранятся на малом цилиндре, а давние – на больших.
Он видел, как Мандала внизу пульсировала, как цвета и фрагменты узоров волнами перекатывались по всей ее поверхности. Один из монахов, стоявших поодаль, что-то выкрикнул, и малый цилиндр остановился.
Песчанные волны успокоились.
– Вот, как она выглядела двадцать минут назад, – комментировал Ринпо. – Видите, там – сине-белый кружок? А потом он расширился и...
– Я знаю, что я вижу, – отрезал Лю-Цзы. – Я был там, когда это случилось в прошлый раз, господин хороший! Ваше Почтенство, скажите им, чтобы запустили последовательность старых Стеклянных Часов! У нас не так много времени!
– Я действительно считаю, что мы... – начал помощник, но был прерван ударом резинового кирпича.
– Хотюгоссокхотю Если Лю-Цзы прав, то мы не должны медлить, уважаемые. А если он не прав, значит у нас в запасе еще есть время. Так в чем же дело?! Госсоксейсясхотюхотю!
– Спасибо, – поблагодарил подметальщик и сложил руки рупором. – Эгей! Команда! Вал номер два, четвертый бхинг, где-то около девятнадцатого гупа! И побыстрее!
– При всем моем уважении, я все же должен заявить протест, Ваше Почтенство, – изрек помощник. – У нас есть соответствующий опыт. Точно в такой же чрезвычайной ситуации, как...
– Да, я знаю все о четких действиях в чрезвычайных ситуациях, – сказал Лю-Цзы. – И в них всегда что-то не учитывается.
– Просто смешно! Мы прилагаем огромные усилия, чтобы...
– Вы каждый раз оказываетесь не готовыми к этой чертовой чрезвычайной ситуации. – Лю-Цзы развернулся лицом в Зал и обратился к испуганным рабочим. – Готово? Хорошо! Теперь спроецируйте это на пол! Или я сам к вам спущусь! А мне бы не хотелось!
Вокруг цилиндров закипела бурная деятельность, и под балконом галереи развернулись новые узоры. Линии и цвета изменились, но сине-белый круг в центре остался.
– Вот, – сказал Лю-Цзы. – Так было за десять дней до того, как пробил час.
Среди монахов воцарилась тишина.
Губы Лю-Цзы сложились в мрачную улыбку:
– А спустя десять дней...
– Время остановилось, – добавил Лобсанг .
– Не то слово, – отозвался Лю-Цзы. Его лицо начало заливаться краской.
Один из монахов положил ему руку на плечо.
– Все в порядке, Подметальщик, – проговорил он успокаивающим тоном. – Мы же знаем, что Вы просто не успели.
– Успевать, это наша обязанность, – ответил Лю-Цзы. – Я был уже рядом с этой проклятой дверью, Чарли. Слишком много замков. Слишком мало... времени...
За его спиной Мандала медленно возвращалась к отображению настоящего.
– Это была не Ваша вина, – сказал монах.
Лю-Цзы увел свое плечо из-под руки. Он поднял глаза на настоятеля, выглядывавшего из-за спины главного помощника.
– Я хочу, чтобы Вы разрешили мне отправится на поиски прямо сейчас, Ваше Почтенство! – воскликнул он и указал на свой нос. – Я их чую! Я столько лет этого ждал! На этот раз Вы не скажете, что я промедлил!
Настоятель молча выдул пузырь.
– Это опять произойдет в Юбервальде, – продолжал Лю-Цзы, в его голосе слышались просительные нотки. – В том месте, где они возятся с електричеством. Я знаю там каждый дюйм! Дайте мне пару человек, и мы сможем пресечь это в зародыше!
– Бабабабаба Такие вещи требуют обсуждения, Лю-Цзы. Но мы благодарим Вас за предложение бабабаба, – сказал настоятель. – Ринпо, я хочу, чтобы все бдамбдамбдам старшие монахи собрались в Зале Безмолвия через пять бабаба минут! Накопители работают бдамбдам нормально?
Один из монахов выглянул из-за свитка, который ему только что передали.
– Нормально, Ваше Почтенство.
– Мои поздравления оператору ПЕЧЕНЯ!
– Шобланг умер, – сказал Лю-Цзы глухим голосом.
Настоятель перестал выдувать пузыри.
– Печальное известие. И он был Вашим другом. Я понимаю.
– Этого не должно было случился, – проговорил подметальщик. – Не должно...
– Крепитесь, Лю-Цзы. Это все, что я могу сказать. Печеня!
Главный помощник, получив по уху резиновой обезьяной, потрусил прочь.
Толпа монахов начала редеть. Все возвращались к своим обязанностям. На галерее остались только Лю-Цзы и Лобсанг, разглядывающие непрерывно меняющуюся Мандалу.

Лю-Цзы прочисил горло.
– Видишь крутилки в дальнем конце зала? – спросил он. – Малый цилиндр фиксирует узоры, складывающиеся в течение дня, а потом самые интересные из них переписывают на большой.
– Вообще-то, я уже превспомнил, что Вы собирались это рассказать.
– Хм, "превспомнил". Хорошее слово. Талантливый парень. – Лю-Цзы понизил голос. – За нами никто не следит?
Лобсанг огляделся.
– Здесь еще остались несколько человек.
Лю-Цзы снова стал говорить нормальным тоном.
– Ты что-нибудь знаешь о Большой Катастрофе?
– Только из слухов, Подметальщик.
– Да, ходило много сплетен. "Вечный день" и все такое... – Лю-Цзы вздохнул. – Знаешь, большинство этих слухов – ложь. Но иначе и быть не могло. Порою, когда разом открывается вся правда, ее просто невозможно понять. Кстати, ты ведь неплохо знал Анк-Морпорк, да? Бывал когда-нибудь в оперном театре?
– Только в качестве карманника-практиканта, Подметальщик.
– И ничего тебя не удивило? Не удивил маленький театр прямо через дорогу? Он назывался "Дискус", по-моему.
– Ах, да! Мы как-то купили туда билеты по пенни и сидели на земле, а еще кидали орехи на сцену.
– И это ни на какую мысль тебя не натолкнуло? Большой оперный театр, везде плюш и позолота, и гигантский оркестр... И тут же – маленький, крытый соломой театрик, где все деревянное, и никаких сидячих мест, а из музыкантов – один паренек с крумхорном?
Лобсанг пожал плечами.
– Да, нет. Все – как и должно быть.
Лю-Цзы сдержал улыбку.
– До чего же они гибкие – человеческие умы, – проговорил он. – Просто удивительно, сколько натяжек люди готовы допустить, лишь бы убедить себя, что все нормально. Мы проделали там тонкую работу...
– Лю-Цзы?
Один из младших помощников, почтительно склонившись, ожидал в сторонке.
– Настоятель просит Вас к себе, прямо сейчас, – произнес он.
– Ах, ну да, – спохватился подметальщик, затем он легонько толкнул Лобсанга и прошептал, – Мы отправляемся в Анк-Морпорк, парень.
– Что? Но Вы же просились в...
Лю-Цзы подмигнул.
– А потому что, видишь ли, написано, "Чего просишь – не дают". Проще захлебнуться собственным "черт-черт", чем, порошайничая, исполнить свое "хочу", парень.
– Да?
– О, да. Если у тебя большое "хочу"! А теперь, давай-ка повидаемся с настоятелем, согласен? Сейчас его будут кормить. Нормальной пищей, хвала милосердию. По крайней мере, он уже обходится без кормилицы. Это было так неудобно... И для него, и для молодой дамы... Право слово, я не знал, куда деть глаза! А уж он – тем более... Кстати, на ментальном уровне – ему девять сотен лет.
– Должно быть, это делает его очень мудрым.
– Изрядно мудрым. Необычайно мудрым. Но мудрость не всегда зависит от возраста. Я постоянно в этом убеждаюсь, – проговорил Лю-Цзы, когда они достигли покоев настоятеля. – А некоторые глупеют еще и от власти. К Его Почтенству это, конечно же, не относится.
Настоятель, усаженный на высокий стульчик, только что хлопнул рукой по полной ложке с детским питанием, обрызгав главного помощника с ног до головы. Помощник в ответ расцвел улыбкой человека, чья работа заключается в том, чтобы выглядеть счастливым, когда по лбу стекает пастернаково-крыжовниковое пюре.
Лобсангу пришло на ум (и уже не в первый раз), что подобные младенческие шалости настоятеля – не совсем случайны. Помощник и в самом деле был немного неприятным человеком, вызывавшим, даже у самых благонамеренных людей, непреодолимое желание вылить ему на голову что-нибудь липкое и огреть его резиновым яком. А настоятель был достаточно стар, чтобы прислушиваться к ребенку в своей душе.
– Вы посылали за мной, Ваше Почтенство? – спросил Лю-Цзы кланяясь.
Настоятель опрокинул содержимое своей миски на одеяния главного помощника.
– Ваа-уаааа Да, Лю-Цзы, разумеется. Скажите, сколько Вам теперь лет?
– Восемьсот, Ваше Почтенство. Но ведь это – не возраст!
– И все же, Вы провели много времени в миру. Как я понимаю, Вы были не прочь уйти в отставку, чтобы ухаживать за своими садами?
– Да, но...
– Но..! – настоятель улыбнулся с ангельской невинностью, – Подобно старому боевому коню, Вы говорите "иго-го!", лишь только зазвучат полковые трубы, я прав?
– Не думаю, – ответил Лю-Цзы. – Про трубы – это Вы уж чересчур, в самом деле...
– Я имел в виду, что Вам давно хочется вернуться к работе агента. Вы же сами, в течение многих лет, помогали готовить наших оперативников, действующих в миру, ведь так? Ну, и как Вам эти джентельмены?
На скамье, вдоль одной из стен, сидели рослые, мускульные монахи. Они были экипированы для путешествия – у всех за спиной имелись скатки, и каждый был одет в свободные черные одежды. Они робко кланялись Лю-Цзы и смущенно моргали сквозь прорези своих полумасок.
– Я делал все, что мог, – сказал Лю-Цзы. – Тренировали их, конечно, другие учителя. А я просто пытался сделать так, чтобы эта учеба не принесла им вред. Я не хотел, чтобы они становились нинзя. – он тронул Лобсанга за плечо. – Вот, ученик, это – Агатцы, готовые к "Мимолетному Ветру", – проговорил он театральным шепотом.
– Я предлагаю немедленно послать их туда ВА! – Настоятель ударил ложкой по своему высокому стулу. – Вот мое решение, Лю-Цзы. Вы – легенда... но Вы уже долгое время являетесь легендой. Почему бы не довериться будущему? Печеня!
– Я понимаю, – сказал Лю-Цзы грустно. – Что ж, ладно, это когда-нибудь должно было случиться. Спасибо, что уделили мне внимание, Ваше Почтенство.
– Бппмбппм... Лю-Цзы, я ведь давно Вас знаю! Вы не станете приближаться к Юбервальду и на сотню миль, понятно?
– Не совсем, Ваше Почтенство.
– Это – приказ!
– Понял. Разумеется.
– Раньше Вы не подчинялись моим баабаба приказам. В Омнии. Я не забыл.
– Тактическое решение принятое на месте, Ваше Почтенство. Самое большее – это можно назвать интерпретацией Вашего приказа, – возразил Лю-Цзы.
– Вы хотите сказать, что находились там потому, что Вам не было четко сказано, что находиться там нельзя, и занимались тем, что Вам не запретили делать с абсолютной категоричностью?
– Да, Ваше Почтенство. Иногда требуется сдвинуть качели нажимая на противоположный край. Когда я сделал то, что не должен был делать, на месте, где я не должен был находиться, я добился того же самого, что должен был сделать там, где это должно было случиться.
Настоятель одарил Лю-Цзы тем долгим и тяжелым взглядом, который особенно удается детям.
– Лю-Цзы, Вы нмнмнбубу, не появитесь ни в Юбервальде, ни поблизости от Юбервальда, это ясно? – спросил он.
– Я так и сделаю, Ваше Почтенство. Вы, разумеется, правы. Но, в моем старческом слабоумии, могу ли я отправиться в другое место? Ради мудрости, а не ради насилия? Я хочу показать этому молодому человеку Путь.
Среди монахов раздались смешки.
– Путь Прачки? – уточнил Ринпо.
– Миссис Космополит была портнихой, – спокойно парировал Лю-Цзы.
– Чья мудрость заключалась в поговорках типа "Ничто не станет лучше от того, что Вы в этом будете копаться"? – съехидничал Ринпо, подмигнув остальным монахам.
– Кое-что все же становится лучше, если в нем разобраться, – ответил Лю-Цзы, теперь его невозмутимость стала подобна горному озеру. – Может быть, это – посредственный и мелкий Путь. Но, каким бы незначительным и недостойным он ни казался, это – мой Путь. – он повернулся к настоятелю. – Ведь так и бывает, Ваше Почтенство. Вы припоминаете? Учитель и ученик отправляются в мир. Туда, где ученик сможет приобрести практические знания, посредством наставлений и примеров. А потом ученик обретает свой собственный Путь, и в конце этого Пути...
– ...он обретает самого себя бдам, – закончил фразу настоятель.
– Но сначала, он находит учителя, – добавил Лю-Цзы.
– Ему уже посчастливилось, что Вы будете его бдамбдам учителем.
– Ваше Почтенство, – проговорил Лю-Цзы. – На то они и Пути, что никто заранее не знает, кто их преподает. Все, что я могу сделать – это показать ему возможные пути.
– Ведущие в некий бдам город, – произнес настоятель со значением.
– Да, – не стал отрицать Лю-Цзы. – И Анк-Морпорк – далеко от Юбервальда. Вы не хотите посылать меня в Юбервальд, потому что я стар. Тогда, со всем почтением, я прошу Вас уважить каприз старого человека.
– У меня нет выбора, если Вы так ставите вопрос, – ответил настоятель.
– Ваше Почтенство... – начал Ринпо, который почувствовал, что происходит что-то не то.
Последовал еще один удар ложкой по стулу.
– Лю-Цзы – человек с безупречной репутацией! – воскликнул настоятель. – Я верю тому, что он говорит! Я просто хочу, чтобы и я мог бламблам делать то, что бламблам считаю нужным! Я запретил ему появляться в Юбервальде! Теперь Вы хотите, чтобы я запретил ему появляться не в Юбервальде? ПЕЧЕНЯ! Мне нечего добавить! А теперь, не будете ли вы все, уважаемые, столь любезны меня покинуть? Назрело некоторое неотложное дело.
Лю-Цзы поклонился и схватил Лобсанга за руку.
– Получилось, парень! – шепнул он. – Давай-ка сматываться отсюда побыстрее, пока кто-нибудь не опомнился!
На выходе они столкнулись с младшим помощником, несущим небольшой горшок, расписанный кроликами и зайчиками.

– Ох, уж эти перерождения, – сказал Лю-Цзы, когда они побежали по коридору. – Теперь нам было бы неплохо оказаться подальше, пока до кого-нибудь не дошел весь комизм ситуации. Захвати с собой мешок и скатку!
– Но никто не оспорит решение настоятеля, правда? – спросил Лобсанг, пытаясь притормозить перед поворотом за угол.
– Ха! Если он заснет минут на десять, а потом, когда проснется, ему дадут новую игрушку, он может так увлечься стучанием квадратными зелеными стержнями по круглым синим ямкам, что сам забудет, что говорил, – сказал Лю-Цзы. – Это политика, парень. Найдется масса идиотов, которые станут утверждать, что уж они-то знают, что настоятель имел в виду. А теперь иди. Встретимся в Саду Пяти Удивлений через минуту.
Когда Лобсанг примчался к условленному месту, Лю-Цзы осторожно привязывал одну из своих гор-бонсаи к бамбуковому каркасу. Он затянул последний узел и поставил гору в заплечный мешок.
– А она не пострадает? – спросил Лобсанг.
– Это – гора. Как она может страдать? – Лю-Цзы подхватил метлу. – Перед отбытием, мы, пожалуй, еще кой-куда заглянем и пообщаемся с моим старым товарищем. Возможно, и для нас что-нибудь найдется.
– У него? У того, с кем Вы дружите, Подметальщик? – спросил Лобсанг, пристраиваясь следом.
– Ну, вроде того, парень. Я, и настоятель, и тот малый, которого нам предстоит навестить, мы отдалились друг от друга. Теперь все уже не так. И просто сказать: "Лю-Цзы, старый хитрец, ты подкинул идею Юбервальда и заставил всех в нее поверить, но я-то вижу, что здесь подвох, так что, иди-ка ты вслед за своим носом" – настоятель уже не может.
– Но, я думал, что он самый главный!
– Точно! Именно самому главному очень трудно добиться своего. На его пути оказывается слишком много людей, способных все испортить. Так что, пусть новые парни развлекаются, бегая по Юбервальду и вопя свое "Хайи!", а мы, мой мальчик, отправимся в Анк-Морпорк. Настоятель в курсе. Ну, типа в курсе.
– А как Вы догадались, что Часы восстанавливают в Анк-Морпорке? – поинтересовался Лобсанг, карабкаясь вслед за Лю-Цзы вверх по заросшей мхом тропинке, ведущей сквозь заросли рододендрона к стене монастыря.
– Я знаю это. Скажу тебе так: в день, когда некто выдернет затычку из днища вселенной, цепь событий потянется в Анк-Морпорк, и там какой-нибудь недоумок скажет: "Я только хотел посмотреть, что получится!". Все дороги ведут к Анк-Морпорк.
– Я думал все дороги уводят из Анк-Морпорка.
– Не для нас. Ну, мы пришли.
Лю-Цзы постучался в дверь грубого, но большого сарая, пристроенного прямо к стене. В этот момент внутри что-то взорвалось, и кто-то... Лобсанг поправил себя: "половина кого-то" – с огромной скоростью вылетела из незастекленного окна и рухнула на тропинку рядом с ними. Раздался звук ломающихся костей. И только когда тело, прокатившись некоторое расстояние, замерло, стало ясно, что это – деревянный манекен в одеждах монаха.
– Кью не скучает, как я погляжу, – произнес Лю-Цзы. Он даже не вздрогнул, когда манекен пролетел мимо его уха.
Дверь от сильного толчка распахнулась, и наружу выглянул полноватый старый монах. Вид у него был взволнованный.
– Видели? Нет, вы видели? – восклицал монах. – И это всего одна ложка! – он торопливо поклонился. – Ага, привет, Лю-Цзы. Я ждал тебя. У меня есть кое-что наготове.
– Есть что? – полюбопытствовал Лобсанг.
– Кто этот мальчик? – спросил Кью, провожая их внутрь.
– Это простодушное дитя зовут Лобсанг, – ответил Лю-Цзы, разглядывая сарай. На каменном полу дымилось круглое пятно, окруженное валиком почерневшего песка.
– Новые игрушки, Кью?
– Взрывающаяся мандала, – радостно сообщил Кью, суетясь впереди. – Просто рассыпьте специальный песок, где вам захочется, самым примитивным образом, и первый же неприятель, который на него наступит – БА-БАХ! Карма настигнет мгновенно! Нет, не трогай!
Лю-Цзы одним движением дотянулся и выхватил из любопытных рук Лобсанга чашу для подаяний, которую тот только что взял со стола.
– Правило Номер Один, – напомнил он и метнул чашу через комнату. От вращения скрытые лопасти выскользнули наружу и ввинтились в балку.
– Это же может снести человеку голову! – воскликнул Лобсанг. А потом они услышали слабое тикание.
– ...три, четыре, пять... – отсчитал Кью. – Все пригнулись... Вот оно! – Лю-Цзы столкнул Лобсанга на пол за мгновенье до того, как чаша взорвалась. Металлические осколки просвистели поверху.
– В ней просто появилось немного кой-чего дополнительного, с тех пор как ты ее в последний раз видел, – гордо сказал Кью, когда они снова поднялись на ноги. – Очень разностороннее устройство. Плюс, конечно, можно использовать его, чтобы есть рис. Кстати, а это вы видели?
Он взял в руки молитвенный барабан. И Лю-Цзы, и Лобсанг попятились.
Кью несколько раз крутанул барабан, и подвешенные шнуры замолотили по его коже.
– Шнур легко снимается. Его можно использовать как удавку, – прокомментировал он, – И сам барабан тоже снимается – вот так – и получается очень удобный кинжал.
– Плюс ко всему, разумеется, его можно использовать и для молитвы? – заметил Лобсанг.
– Верно схвачено, – обрадовался Кью. – Шустрый мальчик. Молитва всегда полезна в критических ситуациях. На самом деле, мы уже работаем над многообещей мантрой, объединяющей такие акустические тона, которые имеют определенное воздействие на человеческую пси-...
– Не думаю, что нам нужно что-то подобное, Кью, – оборвал его Лю-Цзы.
Кью вздохнул.
– По крайней мере, ты мог бы позволить нам превратить твою метлу в секретное оружие, Лю-Цзы. Я показывал тебе разработку...
– Это и без того – секретное оружие, – ответил Лю-Цзы. – Это – метла.
– А как вам новая порода яков, которую мы вывели? От прикосновения к поводьям, их рога мгновенно...
– Нам нужны крутилки, Кью.
Монах внезапно скуксился.
– Крутилки? Какие крутилки?
Лю-Цзы пересек комнату и нажал рукой на некий участок стены. Стена отъехала вбок.
– Эти крутилки, Кью. Не морочь мне голову, нам некогда.
Лобсанг увидел нечто похожее на два небольших Накопителя, установленных на деревянных основаниях. Каждый был заключен в металлический каркас. Конструкцию дополняло некое подобие упряжи.
– Ты еще не рассказывал о них настоятелю, не правда ли? – поинтересовался Лю-Цзы, отцепляя один из них. – Мне кажется, он не будет церемониться, когда узнает.
– Не думал, что о них вообще кому-нибудь известно! – занервничал Кью. – А как ты...
Лю-Цзы усмехнулся.
– Кто обращает внимание на подметальщика, – заметил он.
– Это всего лишь экспериментальные модели! – воскликнул Кью, пребывавший на грани паники. – Я собирался сообщить настоятелю, да! Но ждал случая продемонстрировать! Не хотелось, чтобы они попали в неправильные руки!
– Так мы и позаботимся о том, чтобы они не попали, – успокоил его Лю-Цзы, изучая ремни. – Как теперь они приводятся в движение?
– Гири и храповики были слишком ненадежными, – ответил Кью. – Я боюсь, что самое лучшее... часовой механизм.
Лю-Цзы посуровел и внимательно посмотрел на монаха.
– Часовой механизм?
– Только как движущая сила, только как движущая сила! – запротестовал Кью. – По-другому не получалось, честное слово!
– Теперь уже ничего не поделаешь, слишком поздно, – смилостивился Лю-Цзы, отцепляя второй цилиндр от дощатого основания и передавая его Лобсангу. – Так и пойдешь, парень. Прикроем мешковиной, и будет выглядеть просто как рюкзак.
– Что это?
Кью вздохнул.
– Портативные Накопители. Постарайся не сломать их, пожалуйста.
– А для чего они нам понадобятся?
– Надеюсь, ты этого не узнаешь, – сказал Лю-Цзы. – Спасибо, Кью.
– Вы уверены, что не хотите взять несколько бомб замедленного действия? – спросил Кью с надеждой. – Одна капля на пол, и все действия замедлятся...
– Спасибо, но нет.
– Другие монахи подбирали себе полную экипировку, – продолжал Кью.
– Но мы путешествуем налегке, – твердо сказал Лю-Цзы. – Мы выйдем через заднюю дверь, Кью. Ладно?
Узкая тропка вела от задней двери к небольшим воротам, вырубленным в монастырской стене. Расчлененные деревянные манекены и опаленные участки скал указывали на то, что Кью и его помощники частенько здесь бывали. А потом началась другая тропинка, петляющая вдоль одного из многочисленных ледяных ручьев.

– Кью всегда хочет как лучше, – произнес Лю-Цзы, переходя на быстрый шаг. – Но если ты его все же послушаешься, то закончишь тем, что будешь бряцать при ходьбе и взрываться при попытках сесть.
Лобсанг почти бежал, чтобы не отстать.
– До Анк-Морпорка несколько недель пути, Подметальщик!
– А мы срежем, – ответил Лю-Цзы и остановился, и повернулся к Лобсангу. – Как ты думаешь, ты сможешь?
– Я делал это сотни раз... – начал Лобсанг.
– В Ой Донге – да, – сказал Лю-Цзы. – Но здесь, в долине, есть всевозможные препятствия и преграды. О, ты этого не знал? Рассекать время в Ой Донге легко, парень. Другое дело – вне его стен. На твоем пути встает воздух. Сделаешь что-то неправильно, и воздух превратится в скалу. Нужно постоянно поддерживать вокруг себя слой нарезанного времени, и тогда ты сможешь двигаться словно рыба в воде. Знаешь, как это делается?
– Нам давали теорию, но...
– Сото сказал, что в городе ты смог остановить для себя время. Поза Лугового Волка, так это называется. Очень трудная штука, и не думаю, что этому учат в Гильдии Воров, правильно?
– Я считал, что мне просто повезло, Подметальщик.
– Ладно. Пойдем дальше. У тебя будет достаточно времени попрактиковаться, пока мы будем проходить зону снегов. Либо ты научишся делать все правильно, до того как ступишь на траву, либо поцелуешь на прощанье собственные ноги.

Они называли это "нарезать время"...
Есть такой способ игры на духовых музыкальных инструментах – "перманентное дыхание". Им пользуются играющие на диджериду или на волынке: вдыхают воздух через нос, но звук не прерывают. Нарезание времени – очень на это похоже. Только вместо воздуха – время, и оно намного бесшумнее. Подготовленный монах способен тянуть секунду целый час.
Но это еще не все. Он должен уметь перемещаться в жестком мире. Он должен научиться видеть эхо света и слышать призрак звука, и открываться времени, позволяя ему просачиваться в свой мир. Это не трудно, пока монах чувствует в себе уверенность; нарезанный мир может казаться ему почти нормальным, если не обращать внимания на цвета...

Это было похоже на прогулку во время заката, хотя солнце стояло высоко и двигалось еле-еле. Мир впереди окрашивался в гамму, нисходящую к фиолетовому, а мир позади - Лобсанг обернулся, чтобы посмотреть - был цвета запекшейся крови. А еще, он был пустынным. Но самое скверное, и Лобсанг это ясно ощущал, мир стал безмолвным. Что-то еще слышалось, но не более, чем сухой шелест, и не громче, чем на грани восприятия. Шаги звучали странно и приглушенно, и звук этот не совпадал с шагами.
Они достигли края долины и вышли из бессрочной весны в реальный мир снегов. И тело пронзил холод - медленный, как нож садиста.
Лю-Цзы шагал впереди, видимо, ничего такого не замечая.
Да, в одном из преданий о нем, об этом упоминалось. Рассказ утверждал, что Лю-Цзы мог пройти несколько миль в такую погоду, когда даже облака должны были замерзнуть и рухнуть на землю. Холод на него не действовал. Так говорили.
И все же...
В этих рассказах Лю-Цзы был и побольше, и посильнее... Отнюдь не худой небольшой лысый человек, который предпочитал не бороться.
– Подметальщик!
Лю-Цзы останавился и обернулся. Его абрис немного смазался. Лобсанг прекратил свертывать вокруг себя время. В мир вернулся цвет, и холод перестал сверлить тело, хотя по-прежнему сильно донимал.
– Да, парень?
– Вы ведь собирались учить меня, правда?
– Если осталось что-то, чего ты не знаешь, удивительный мальчик, – сдержано ответил Лю-Цзы. – Ты хорошо нарезаешь время, я уже понял.
– Не представляю, как Вы можете терпеть этот холод!
– А, ты не знаешь секрет?
– Это Путь Миссис Космополит дает Вам такую силу?
Лю-Цзы приподнял одежды и исполнил на снегу небольшой танец, демонстрируя тощие ноги в толстых желтоватых кальсонах.
– Как же хорошо. Как же хорошо, – произнес он нараспев. – Она до сих пор шлет мне эти трико. У них двойная вязка. Шелк изнутри, затем три слоя шерсти, плотные ластовицы и пара славных дырок с застежками. Очень разумная цена - шесть долларов за пару. Поскольку я – старый клиент. Ибо написано: "Закутывайся потеплее, или подхватишь смерть".
– Так все это – просто обман?
Вид у Лю-Цзы стал удивленный.
– Что? – переспросил он.
– Ну, я говорю, что все это – как фокусы, да? Все считают Вас великим героем, а Вы... Они думают, Вы не боретесь потому, что обладаете всякими тайными знаниями, а... а Вы просто... обманываете людей. Да? Даже настоятеля? Я думал, Вы собираетесь поделиться со мной... бесценными знаниями...
– Я дам тебе ее адрес, если разговор об этом. Сошлись на меня, и... Ох, я понял. Ты имел в виду другое, правильно?
– Не хочу показаться неблагодарным, просто я думал...
– Ты думал, я буду использовать таинственные силы, которыми я овладел, положив на это всю жизнь, просто ради того, чтоб не мерзли ноги? Да?
– Ну...
– Обесценивать священное учение ради теплых коленок? Ты так думал?
– Да, если Вам угодно...
И тут что-то заставило Лобсанга посмотреть вниз.
Он стоял в снегу, шести дюймов глубиной. А Лю-Цзы - нет. Вокруг его сандалий блестели две лужицы. Ледяное крошево таяло рядом с его ступнями. Рядом с его розовыми, теплыми ступнями.
– Пальцы ног – другое дело, – ответил на немой вопрос подметальщик. – Миссис Космополит – волшебница по части теплого белья. Но вывязать у трико пятку даже она не может, как ни крути.
Лобсанг моментально поднял глаза.
– Всегда стоит помнить Правило Номер Один, да?
Лю-Цзы похлопал потрясенного мальчика по руке.
– Однако, и ты не промах, – сказал он. – Давай спокойно посидим в тишине и заварим чай.
Он указал на укрытые снегом скалы, которые могли хоть как-то защитить их от ветра.
– Лю-Цзы?
– Да, парень?
– У меня есть вопрос. Можете ли Вы дать мне прямой ответ?
– Я попытаюсь, конечно.
– Какого черта?!
Лю-Цзы смел со скалы снег.
– О, – сказал он. – Вопрос из сложных.

Тик

Игорь уже усвоил – когда дело касается осуществления странных проектов, рассудочность легко и просто оборачивается безумием.
Он служил у мастеров, которые могли выполнить головокружительную стойку на руках на самой вершине интеллектуальной кривой, не срываясь вниз по экспоненте ментальной катастрофы, и которые, в то же время, были не способны надеть собственные брюки без подробной схемы. Он был Игорем, а потому мог справиться и с этим. Что, в общем-то, было не трудно (хотя иногда приходилось работать в ночную смену) – пристроив таких хозяев к какому-либо делу, можно было выкроить время для себя, и тогда уже никто не мешал, если, конечно, не надо было срочно водружать штырь для ловли молний.
С Джереми было не так. Он воистину являлся человеком, по которому можно было выверять ход часов. Игорь никогда прежде не видел жизни столь организованной, столь размеренной, столь повременной. Он ловил себя на мысли, что его новый хозяин напоминает ему "тик-така".
Один из мастеров, у которого Игорь раньше работал, как-то соорудил человека системы "тик-так" – сплошь из рычагов, и шестеренок, и кривошипов, и прочих деталей часового механизма. Вместо мозга – длинная перфо-лента, вместо сердца – большая пружина. Если все, что находилось на кухне, соответствовало четко заданным координатам, это сооружение могло подмести пол и приготовить чашку вполне сносного чая. Но если снаружи хоть что-нибудь сдвигалось, или если неожиданно сбивались тикающие и такающие детали внутри, данное нечто начинало скрести штукатурку и пытаться приготовить чай из взбешенной кошки.
Затем сей мастер загорелся идеей сделать эту штуку более живой, чтобы она могла сама дырявить свои перфо-ленты и заводить свою пружину. Игорь, который четко знал, что инструкциям надо следовать буквально, послушно подготовил классический подъемный-стол-для-приема-молний в один из вечеров, когда намечалась по-настоящему сильная гроза. Он так и не увидел, какое именно воздействие оказала молния на часовой механизм, поскольку сам при этом не присутствовал. Упаси боги! К этому моменту Игорь уже вышел из зоны поражения, одолев полпути к деревне вниз по склону холма, со всеми своими пожитками в ковровом бауле. Впрочем, одна раскаленная добела шестерня все же прожужжала у него над его головой, но потом обрела покой в стволе дерева.
Преданность хозяину была очень важна, однако она стояла на втором месте после преданности Игорьству. Если этому миру нужны склоненные (из-за кривизны, ну и что) слуги, тогда чертовски правильно, если это будут Игори.
Короче, Игорю казалось, что оживший тик-таковый человек, случись такое на самом деле, был бы похож на Джереми. К тому же Джереми тикал быстрей. Как те часы, у которых вот-вот кончится завод.
Игорь не являлся поклонником часов. Он был насквозь человечен. Предпочитая то, в чем бьется кровь. И, по мере того, как все более завершенными становились мерцающие хрустальные грани, из-за которых казалось, что часы – не совсем здесь, Джереми делался все более сосредоточенным, а Игорь – все более напряженным. Такого раньше не было. Особенно если учесть, что Игори всегда жадно осваивали новое. Все и без разбора. Игори не верили, что есть запретные знания и "То Что Людям Лучше Не Знать". Хотя, пожалуй, существовали всякие такие вещи, которых и самому не хотелось касаться. Например, – чувство, что тебя, частица за частицей, затягивает в узкое жерло, и в ближайшем будущем ничего другого не предвидится.
И еще – Леди ЛеГион. Она вызывала у Игоря нервную дрожь, хотя он являлся человеком не способным даже на малейшее волнение. Она не была ни зомби, ни вампиром. От нее ничем таким не веяло. От нее вообще ничего не исходило. Опыт подсказывал Игорю, что все имеет какой-то "запах".
А здесь было другое.
– Ее ноги не кашаются земли, шударь, – сказал он.
– Отнюдь, – ответил Джереми, полируя рукавом детали часов. – Она придет сюда через одну минуту и семнадцать секунд. Я убежден, что ее ноги ступят на этот пол.
– О, иногда так и проишходит, шударь. Но Вы пришмотритесь, когда она поднимается вферх или шпушкается фниз по штупеням, шударь. У нее не получшаются прафильные шаги, шударь. Вы можете фидеть только тень от мышков.
– Мышков?
– От мышков ее туфель, шударь, – вздохнул Игорь. Губы доставляли ему неудобства. На самом деле, любой Игорь мог легко устранить у себя этот дефект, но – узнаваемость Игорей! Может, еще и перестать хромать?!
– Идите, и приготовьтесь открыть дверь, – сказал Джереми. – Скользить по воздуху – не значит быть плохим человеком.
Игорь пожал плечами. Он полагал, что это не значит быть каким-либо человеком вообще. А еще он был несколько обеспокоен тем, что Джереми, кажется, оделся сегодня утром с особым тщанием.