Чтобы быть трусом, тоже нужна смелость.
Народная мудрость.
— Что здесь творится? — грозно вопросил аркканцлер, оглядывая перепуганного библиотекаря и двух студентов-старшекурсников, держащих под руки третьего, помладше, в полуобморочном состоянии. Цвет его лица, белый с синеватым оттенком, очень напоминал кипячёное молоко.
— Чрезвычайное происшествие, господин аркканцлер, — поспешил доложить библиотекарь. — Этот студент проник в помещение, где хранится Октаво. Само собой, сработала сигнализация, но он успел открыть гримуар. Защита почему-то…
— Последствия?
Библиотекарь пожал плечами:
— На вид с ним вроде всё в порядке. До смерти напуган, конечно, но…
— Я спрашиваю об Октаво!
Библиотекарь помялся, сглотнул, но ответил:
— Со страниц исчезло одно заклинание.
— Одно… из Великих Заклинаний… пропало? — с расстановкой, не сулящей ничего хорошего, переспросил Гальдер. Он перевёл взгляд на студентов: — Вы двое можете быть свободны.
Торопясь оказаться подальше от будущего очага взрыва, они так резко отпустили третьего, что он, наверное, не удержался бы на ногах, если б не подвернувшаяся сзади стена.
— За все годы существования Университета… — вибрирующим от сдерживаемого негодования голосом начал было аркканцлер, но потом решил отложить гневную речь до полного выяснения обстоятельств. — Как это могло произойти, Уоблхэт?
Библиотекарь развёл руками:
— Вы же знаете норов магической литературы… он ни за что не смог бы открыть книгу, если б Октаво само того не пожелало.
— Вы хотите сказать, что одному из Великих Заклинаний просто вздумалось погулять на свободе, благо случай подвернулся? — саркастически осведомился аркканцлер.
— Непроизнесённые заклинания не способны оставаться в свободном состоянии, — словно и не заметив сарказма, ответил библиотекарь.
— Да, Уоблхэт, я в курсе, спасибо за напоминание, — кисло заметил Гальдер.
Это могло значить только одно. Он подошёл к студенту и, взяв его за подбородок, приподнял и зафиксировал голову. Но на дне неосмысленно-мутных глаз ничего не было видно. Аркканцлер неохотно отпустил парня.
— Где он достал ключ от помещения? — с прежней грозной интонацией спросил Гальдер.
— Очевидно, взял, когда я отвернулся, — пожал плечами библиотекарь.
— Вы, несомненно, понимаете, мистер Уоблхэт, всю вопиющесть данного происшествия. Я боюсь, мы не сможем оставить без последствий…
— Господин аркканцлер, — внезапно окрепшим и куда более уверенным голосом прервал его библиотекарь, — а вы, несомненно, помните, что заставлять «балласт» отрабатывать подобным образом плату за обучение было отнюдь не моей идеей и что я решительно против неё возражал? И что будь моя воля, ни один студент не зашёл бы в библиотеку дальше открытого фонда? Но моё мнение предпочли проигнорировать, пренебрегая традициями и соображениями безопасности ради грошовой экономии. Так что если кого-то и следует винить в происшедшем…
— Хорошо, Гораций, — взмахом руки прервал его аркканцлер, — не будем заниматься поиском виновных. Возможно, эксперимент и в самом деле был… несколько преждевременным. Но сейчас нужно думать о другом. Я продолжу беседу с этим… молодым человеком в своём кабинете.
Сидящий в кресле аркканцлер брезгливо оглядел стоящее перед ним жалкое зрелище — тощее, длинное, взлохмаченное, в красном балахоне, который ни один уважающий себя волшебник не назвал бы мантией.
— Как тебя зовут? — резко спросил он.
Студент вздрогнул от неожиданности.
— Р-ринсвинд… сэр, — выдавил он из себя.
Ринсвинд… Кажется, аркканцлер слышал это имя раньше.
Во все времена на всех континентах находились люди, которые используют слова по собственному усмотрению, нисколько не заботясь о том, что они значат на самом деле. Во все времена на всех континентах находилось много людей, которые используют слова, думая, что знают, что они означают — и ошибаясь. А когда во что-то верит достаточно много людей… вещи меняются. И значения слов тоже. Иногда они становятся прямо противоположными.
Именно это и произошло со словом «балласт».
Когда-то так называли груз, взятый на борт только затем, чтобы не дать кораблю перевернуться. То есть вещь, так же необходимую экипажу, как запасы еды и воды. Но поскольку покупателей и продавцов-то есть людей, ценящих в грузе лишь товар — на свете куда больше, чем моряков, скоро под балластом начали понимать нечто ненужное и бесполезное.
И только в Незримом Университете это слово сохранило «корабельный» смысл, означая то, с чего нельзя получить деньги, но при этом жизненно необходимое для… остойчивости данного заведения.
Дело в том, что по уходящей в глубины веков традиции число студентов на каждом курсе должно было делиться на… дважды удвоенную двойку. Никто не помнил, откуда именно пошло это правило — от проклятия недовольного родителя или завистливого конкурента, благословения далеко пошедшего выпусника, а может, предсказания, сделанного в пылу застолья прорицателем, которому вовремя не успели зажать рот… но ни один аркканцлер до сих пор не рисковал его нарушить. Никому не хотелось войти в историю Университета в качестве оборвавшего её любопытного идиота.
На практике это означало, что после того как в Университет зачислялись все желающие (рождённые волшебниками и способные оплатить обучение — большего от поступающих не требовалось), обычно оставалось ещё несколько вакантных мест, которые приходилось заполнять не отвечающими второму условию. Их и называли балластом.
А этот Ринсвинд был одним из них. Более того, аркканцлер припомнил, что о нём уже шла речь на одном из совещаний как о провалившем рекордное число экзаменов.
Другим следствием «традиции четырёх плюс четыре» была необходимость позаботиться о своевременной замене при отчислении. Поэтому обычно преподаватели предпочитали «тянуть» студентов обеих категорий до выпускных экзаменов, где совсем уж безнадёжные получали степень мага и возможность работать «на подхвате» у настоящих волшебников.
Но этот феномен переполнил чашу терпения (или, вернее сказать, безразличия) даже у лекторов НУ.
— Уважаемое собрание предлагает отчисление? — полуутвердительным тоном поинтересовался аркканцлер, подводя итоги обсуждения и многозначительно оглядывая собравшихся.
По рядам пробежала заминка. Профессора прекрасно видели гостеприимно расставленную ловушку — первый, кто скажет «да», и получит задание найти необходимую замену.
— Ммм… у парня явные способности к языкам, — неохотно заметил Профессор Современного Руносложения.
— Что, по твоему предмету он натянул обязательный минимум? — скептически поинтересовался один из преподавателей-практиков.
— Нет. У него так тряслись руки, что руны больше походили на следы пьяных пауков. Но в минуты просветления у него просматривается языковое чутье.
— Боюсь, это не совсем то, что требуется на факультете прикладной магии, — кисло заметил Декан.
— Кстати о магии, — вклинился в разговор Профессор Предсказанных Неожиданностей, — я просмотрел его дело и обнаружил нечто весьма интересное. Он родился под совершенно неподходящим для волшебника сочетанием звёзд. Хотя результаты тестов, разумеется, положительные — октарин он видит.
— Кошки тоже видят… — поговоркой, старой, как система магического образования, возразил Декан.
— И всё же это странно, — настаивал профессор. — Не то, что его магические способности практически отрицательны, тут прихоть распределения, а то, что он вообще родился волшебником. Кроме того, в его деле нет никаких данных о родителях.
— Сирота, рождённый при таинственных обстоятельствах? — недоверчиво усмехнулся аркканцлер.
— Такую возможность исключать нельзя. А все мы знаем, что рано или поздно с ними случается.
— Ха! — отозвался Декан. — Один шанс из миллиона.
— Именно, — кивнул Профессор Предсказанных Неожиданностей. — Девяностопроцентная вероятность. И если она осуществится, благоразумнее, чтоб парень при этом был у нас на глазах.
После непродолжительной дискуссии профессорско-преподавательский состав согласился проявить благоразумие.
И теперь аркканцлер гадал, не тот ли это самый осуществившийся шанс — или обычная студенческая придурь?
— Зачем ты это сделал? — не сбавляя резкости, поинтересовался он.
Ринсвинд снова вздрогнул. Поднял от испуга глаза, тут же отвёл их в сторону, словно обжегшись, и снова начал глядеть в пол.
Правило номер 7а: Говорить правду следует тогда и только тогда, когда нет никакой возможности солгать.
Ринсвинд возвращался из библиотеки. Осторожность подсказывала ему, что лучше всего будет пойти прямо к себе и спокойно провести там остаток дня. Однако такой выбор означал не только покой, но и холод, жёсткую кровать и посасывание под ложечкой до ужина. Измученное тело, жаждущее тепла, еды и удобства, перехватило управление у мозга и направило Ринсвинда в общую гостиную.
Он постарался прокрасться туда как можно незаметнее. На его счастье, никого из «компании» не было. Он пристроился в уютном кресле, с наслаждением ощущая, как расслабляются усталые мускулы (или их суррогат) и спадает головокружение от сильно флуктуирующего магического поля.
Немного оклемавшись, он достал из сумки учебник по истории магии и религии и принялся за чтение, закусывая живительную влагу познания печеньем из стоявшей на столе миски.
Разумеется, всё шло слишком хорошо, чтобы продолжаться долее получаса. По истечении этого срока дверь в гостиную открылась, и на её пороге показался Стэн. Ночной кошмар Ринсвинда. Один из наиболее частых кошмаров, по крайней мере.
Ринсвинд замер, стараясь по мере физической возможности слиться с окружающим фоном, и моля всех богов — за исключением двоих — чтобы его не заметили. Но, конечно, богам было плевать. Как всегда.
— Кого я вижу! — радостно вскричал Стэн. — Нас удостоило посещением светило магии!
Ринсвинд не шелохнулся, только глаза его упрямо пробегали одну и ту же строчку учебника.
— И оно так углублено в свои изыскания, что даже не желает разговаривать с простыми смертными? — Стэн немного повысил голос.
Ринсвинд сжал зубы, заставляя себя вникать в смысл предложений:
Во вселенной существует три вида магии…
— Я с тобой разговариваю, придурок!
…магия внутренняя, магия остаточная и магия индуцированная…
Файерболл прошёл у самого уха Ринсвинда — если б он не увернулся в последнюю минуту, ему бы точно опалило волосы. Второй последовал сразу за первым, на этот раз Стэн метил в книгу. Ринсвинд успел оттолкнуть учебник в сторону, и заклинание скользнуло по тыльной стороне ладони, оставив за собой рыхлый след. Жгучая боль на мгновение заглушила инстинкт самосохранения.
— Ты, ублюдок! — на крулльском взвыл Ринсвинд и швырнул в Стэна тарелкой с печеньем. Ругательства на языках, незнакомых другим, были единственным доступным ему орудием мести.
Стэн вскинул руку, и тарелка упала, наткнувшись на прозрачную преграду. Торжествующе улыбаясь, он шагнул вперёд и раздавил сапогом несколько рассыпавшихся по полу печенюшек.
— Ну-ка, ну-ка, — протянул он, облизывая губы, и его глаза заблестели в предвкушении забавы. — Никак наша крыска пробует кусаться? Что ж, я никогда не отказывался от честной драки.
— Когда у тебя фора, позволяющая выиграть ещё до начала. — Может, кто-то и постыдился бы так защищать себя, но гордость Ринсвинда отличалась хорошим воспитанием и не лезла в разговор без приглашения.
А терять было уже нечего. Стэн стоял между ним и дверью, так что путь к бегству был отрезан. Да и все прежние попытки обычно лишь сильнее разжигали охотничий инстинкт преследователей и отягчали неизбежную расплату. За исключением случая, когда Ринсвинд на всём бегу врезался в Профессора Современного Руносложения и в качестве объяснения наврал, будто они хотели воспроизвести ритуал ловли Мегапода. Остаток дня Ринсвинд провёл тогда, разбирая бумаги в кабинете профессора, но эта альтернатива была предпочтительней окончания погони.
Стэн усмехнулся:
— Я не предлагаю тебе магическую дуэль, я бы никогда не пал так низко. Я даю тебе возможность взять реванш за прошлый раз.
В прошлый раз Ринсвинда спасло только счастливое стечение обстоятельств, благодаря которому никто не понял, что произошло. Все решили, что он потерял сознание, ударившись головой, и на какое-то время даже оставили в покое, слегка испугавшись. На самом деле он упал в обморок от вида крови — и уже в процессе падения ударился о стену. Страшно представить, что было бы, если б это поняли зрители. Но дважды так не повезёт.
Если б первым броситься на Стэна и так получить хоть небольшое преимущество в тактике… Но Ринсвинд знал, что не сможет. Он рос и вырос в Анк-Монпорке и, значит, худо-бедно, но умел драться — однако бить первым не мог, разве что в приступе ярости, напрочь срывающем крышу и разносящем стены.
Так он и стоял столб столбом, ощущая, как его сознание торопливо пересекает границу, где кончается страх и начинается тупое спокойствие — самое худшее из возможных в такой ситуации состояний.
Спасение пришло совершенно нежданно.
Белобрысый студент с заострёнными чертами лица, до сих пор, в отличие от прочих заинтересованных зрителей, погружённый в письменную работу, внезапно поднял голову и добродушно поинтересовался:
— Ну что ты вечно к нему вяжешься? Он же не виноват, что ему не хватает магических способностей.
Стэн деланно вскинул брови, выражая недоумение по поводу столь нелепой постановки вопроса.
— Он не только бездарь, но и трус. А тебе-то какое дело, Импер?
Белобрысый, пропустив вопрос мимо ушей, снисходительно заметил:
— Будь он трусом, не работал бы в библиотеке.
Стэн фыркнул:
— Да, конечно! Он ведь каждый день подвергается опасности порезать пальчик острой страницей.
Ринсвинд мысленно поморщился. Тот, кому хоть раз приходилось лазить в солонку изрезанными бумагой пальцами, не отзывался бы об этом столь пренебрежительно.
Импер примиряюще возразил:
— Не только. Там ведь столько опасной литературы, правда, Ринсвинд?
Ринсвинд кивнул. У него хватило ума не сообщать, что библиотекарь (в полном согласии с невысказанными желаниями самого Ринсвинда) и близко не подпускал его к опасным секциям. «Покалечишься по дурости, а мне потом отвечать», объяснение звучало примерно так.
— А Октаво ты видел? — так же дружелюбно продолжал Импер.
Это непонятное дружелюбие пугало Ринсвинда сильнее, чем куда более естественное отношение «компании» или безразличие зрителей. Но пока разговор давал хоть какую-то надежду избежать худшего, Ринсвинд не мог его прекратить.
— Оно заперто в отдельном помещении, — хмуро пробормотал он. Неужели Импер сам этого не знает?
— А ключ хранится у библиотекаря?
В голове Ринсвинда зазвенели тревожные колокольчики.
— По-видимому, — осторожно заметил он. — Где ему ещё быть?
— То есть ты, если захочешь, можешь его достать и войти в помещение, где хранится Октаво?
Перезвон колокольчиков больше стал напоминать набат.
— Могу, — угрюмо ответил Ринсвинд. — А ещё я могу пойти в храм Бел-Шамгарота, встать у алтаря и крикнуть, сколько будет квадратный корень из шестидесяти четырёх. Или прыгнуть с Башни Искусств, так быстрее и похороны не понадобятся.
Импер усмехнулся — усмешкой такой же бесцветной, как его голос и волосы.
— Так ты и в самом деле трус? — с показным сожалением спросил он.
— Я не идиот-самоубийца, — огрызнулся Ринсвинд. — Если это значит быть трусом, то я трус.
— Это вовсе не так опасно, как ты представляешь, — лениво протянул Импер. — По результатам испытаний рядом с Октаво можно безбоязненно находиться…
— Целых тринадцать секунд, я знаю, — перебил его Ринсвинд.
— За тринадцать секунд можно многое успеть сделать.
— Я не собираюсь ничего делать с Октаво! Зачем оно мне сдалось?
Импер безразлично пожал плечами:
— Не думал, что тебе нравится нынешнее состояние твоих магических способностей.
— А это тут при чём?
Импер откинулся в кресле и равнодушным тоном лектора возвестил:
— Это же очевидно. Могущественные магические артефакты имеют свойство наделять своего владельца — или даже просто входящего с ними в контакт — частью своей силы. А что может быть могущественнее книги заклинаний, принадлежавшей самому создателю вселенной?
— О таком свойстве Октаво нигде не говорится, — возразил Ринсвинд.
— Потому что никто до сих пор не проверял. А тебе представляется такая возможность… на мой взгляд, возможный выигрыш стоит риска.
Ринсвинд сглотнул. От слова «риск» у него обычно начинались мурашки, но мысль о «выигрыше» прогнала по его телу жаркую волну, смывшую озноб. Вернее, эта мысль вызвала реакцию, возникающую у большинства юнцов при взгляде на привлекательных лиц противоположного пола. Юнцов-не волшебников, разумеется.
Магическая сила. Конец ежечасным страхам и унижениям, конец издевательствам Стэна и всяких прочих ублюдков. Возможность подняться со дна, возможность расквитаться.
— Да о чём ты ему толкуешь, Импер? — рассмеялся Стэн. — Этот трусливый крысёныш перепачкает штаны раньше, чем подойдёт к Октаво на полкилометра! Хочешь пари — медяк против сотни золотых, что он и носа туда не сунет?
— Я принимаю, — неожиданно раздался охрипший голос Ринсвинда.
— А медяк-то у тебя найдётся? — презрительно усмехнулся словно и не удивившийся Стэн.
— Оставь золото своим лизоблюдам, — буркнул Ринсвинд. — Спорим на пинту пива.
Он не заметил торжествующе-злорадных взглядов, которыми за его спиной обменялись Импер и Стэн.
Разумеется, Ринсвинд не собирался об этом рассказывать.
— Мне… — промямлил он, — мне просто было интересно.
— Интересно, — саркастически повторил аркканцлер. — А что вам, юноша, было не направить свой интерес на изучаемые предметы? Может быть, тогда вам удалось бы сдать хоть один экзамен?
Ринсвинд молчал, глядя в пол. Он мог бы много что сказать: о бесконечных попытках сотворить простейшее заклинание, когда часы тупого повторения приводят только к ухудшению первоначального нулевого результата, о паническом страхе, цементирующем клетки головного мозга и не дающем извлечь из них даже накрепко вбитые туда знания, об унижении и насмешках, которыми оборачивается каждая попытка отвечать, пока в один прекрасный день просто не перестаешь пытаться… Но он понимал, что всё это неважно.
Важен только результат. Только он определяет, кто ты: фаворит или аутсайдер, хищник или жертва, карабкающийся на вершину или падающий на дно…
— Я слышал, вы утверждали на одной из лекций, будто должен существовать лучший способ взаимодействия с миром, чем магия? Могу я поинтересоваться, что в таком случае вы забыли в нашем почтенном заведении?
Ринсвинд по-прежнему не отрывал глаз от пола. Правда заключалась в том, что преподаватель истории магии даже по меркам НУ был редкостным занудой, которого студенты терпеть не могли, и так разозлившая лектора выходка Ринсвинда несколько подняла его в глазах сокурсников — и купила ему безопасность на целых два дня.
Не дождавшись ответа, аркканцлер поднялся из-за стола и подошёл к Ринсвинду. Снова поднял голову за подбородок и попытался заглянуть в сознание через глаза. Ощущение было не из приятных — для обеих сторон.
— Произнеси Заклинание! — внезапно приказал аркканцлер, тоном, вызывающим рефлекторное повиновение прежде, чем в дело вмешивается мозг. Ринсвинд, даже не успевший понять, что не знает Заклинания, ахнул и схватился за голову.
— Оно… этого не хочет, — кривясь от боли, выговорил он.
— Та-а-ак, — зловеще протянул аркканцлер. — Хорошо. Этим займутся медики. Вы поступаете в их распоряжение с завтрашнего дня. По результатам обследования и будет решаться вопрос о вашей дальнейшей судьбе. Пока же… я надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, что совершили грубейшее нарушение дисциплины и принципов магической безопасности?
— Да, сэр.
Ринсвинд снова глядел в пол. Его била противная мелкая дрожь — Аркканцлер стоял достаточно близко, чтобы это заметить. Впрочем, волну липкого тошнотворного страха, расходящуюся по всем направлениям, — лакомую приманку для хищников — невозможно было не почувствовать и с куда большего расстояния. И это недоразумение называло себя студентом Университета… Аркканцлер мысленно вздохнул, коротко размахнулся и залепил Ринсвинду крепкую затрещину. Сдерживая себя, конечно — при такой разнице в весе и хорошей, как подобает волшебнику, физической форме аркканцлера ударом со всей силы можно было и шею свернуть. Это решило бы проблему с Заклинанием, но, пожалуй, излишне радикально.
Аркканцлер вернулся за стол, вытер руки салфеткой и холодно сказал:
— Мы продолжим этот разговор после ужина, в комнате наверху. А сейчас можете идти.
— Да, сэр, — сипло повторил Ринсвинд.
В этот миг он поклялся — вершиной Кори Челести, шляпой аркканцлеров и числом Бел-Шамгарота — что никогда больше не побоится показаться трусом.