Ноги из Глины. Ч.2

– Твое здоровье, Фред, – сказал Нобби, поднимая кружку.

– Завтра мы положим деньги обратно в копилку для чая. Никто не заметит, – сказал сержант Кишка. – Все равно они лежат там на всякий пожарный.

Капрал Ноббс подавленно посмотрел в свой бокал. Люди часто смотрели так в "Штопаном Барабане", после того, как утоляли первую жажду и могли рассмотреть, что они пьют.

– Что я буду делать? – простонал он. – Если ты дворянин, то надо носить корону, длинные робы и все такое. Это все добро стоит кучу денег. Да еще всякое другое надо делать, – он сделал еще один глубокий глоток. – Это н'звается надобности аристократов.

– Обязанности аристократов, – поправил Кишка. – Да. Это значит, тебе надо будут поддерживать связи с обществом. Давать деньги на благотворительность. Быть добрым с бедными. Отдавать старую одежду своему садовнику, пока они еще не сносились. Я знаю об этом. Мой дядя был дворецким у старой леди Селачи.

– У меня нет садовника, – угрюмо сказал Нобби. – И сада нет. Нет старой одежды, за исключением той, что на мне сейчас. – Он глотнул еще пива. – А она что, давала свою старую одежду садовнику?

Кишка кивнул. – Да. Ее садовник был немного странным. – Он поймал глаза бармена. – Рон, еще две пинты пива. – Он посмотрел на Нобби. Он никогда не видел своего старого друга таким удрученным. Им надо вдвоем все это обдумать. – Лучше еще два, для Нобби тоже, – добавил он.

– Твое здоровье, Фред.

Брови у сержанта Кишки поползли вверх от зрелища, как Нобби за раз опрокинул пинту пива. Нобби несколько нетвердо поставил кружку.

– Не было бы так плохо, если бы были бабки, – сказал Нобби, беря еще одну кружку. – Я думал, что невозможно быть дворянином, не будучи богатым ублюдком. Я думал, что они одной рукой дают большой кошелек с деньгами, пока другой надевают корону тебе на голову. А так глупо, быть дворянином и быть бедным. Это с'мое дурацкое. – Он осушил кружку и хлопнул ее об стол. – Простым и богатым, да, это я пожалуйста.

Бармен нагнулся к сержанту Кишке. – Что случилось с капралом? Он пьет как бочка. Уже восемь кружек выпил.

Фред Кишка наклонился и сказал ему уголком рта. – Не болтай об этом, Рон, но это потому, что он пэр.

– Правда? Тогда я пойду и посыплю пол свежими опилками.

В полицейском участке Сэм Самуэль перебирал спички. Он не спросил у Ангуа, уверенна ли она. Она почувствовала бы запах, даже если бы это было в среду.

– Итак, а кто были остальные? – спросил он. – Другие големы?

– Тяжело понять по следам, – сказала Ангуа. – Но я так думаю. Я бы пошла по ним, но решила, что лучше сначала прийти сюда.

– Почему ты думаешь, что это были големы?

– Следы. У големов нет запаха, – сказала она. – Они пахнут тем, с чем работают. Это все, чем они пахнут… – она вспомнила о стене с надписями. – Там были бурные дебаты, – сказала она. – Спор големов. Письменный. Я думаю, довольно жаркий.

Она снова подумала о стене. – Некоторые из них были очень выразительны, – добавила она, вспомнив размер некоторых букв. – Если бы там были люди, то они наверно кричали…

Ваймз угрюмо уставился на рассыпанные перед ним спички. Одиннадцать деревянных палочек и двенадцатая сломанная. Не надо быть гением, чтобы понять, что там происходило. – Они тянули жребий, – сказал он. – И Дорфлу не повезло.

Он вздохнул. – Это гораздо хуже, – сказал он. – Кто-нибудь знает, сколько големов в городе?

– Нет, – сказал Кэррот. – Тяжело разузнать. Их не изготавливали уже столетья, но они не изнашиваются.

– Их никто не изготавливает?

– Это запрещено. Священники очень строги по этому поводу. Они говорят, что это создание жизни, а это можно делать только богам. Но они оставили в покое тех, которые уже существуют, големы очень полезны. Некоторые замурованы внутри рабочих колес или валов. Делают всю опасную работу, знаете, в тех местах, где людям вредно находиться. Они делают всю грязную работу. Я думаю, их могут быть сотни…

– Сотни? – переспросил Ваймз. – А сейчас они встречаются секретно и плетут заговоры? Боже мой! Хорошо. Нам надо многих из них уничтожить.

– Почему?

– Тебе нравится, что у них есть секреты? Я имею в виду, боже мой, тролли и гномы, хорошо, даже нежить живет определенным образом, даже если это чертов ужасный образ можно назвать жизнью, – Ваймз натолкнулся на взгляд Ангуа, и продолжил. – Но эти штуковины? Они просто рабочие инструменты. Это все равно, что группа лопат собралась для беседы!

– Э… сэр, там было еще кое-что, – медленно сказала Ангуа.

– В подвале?

– Да. Э… но это трудно объяснить. Это как… чувство.

Ваймз пожал плечами. Он знал, что нельзя насмехаться над тем, что чувствовала Ангуа. Например, она всегда знала, где Кэррот. Если она была в полицейском участке, можно было понять, что он подходит, видя, что она повернулась к двери.

– Да?

– Похоже на… глубокое горе. Ужасное, ужасное сожаление. Э…

Ваймз кивнул, и потер переносицу. День был долгим и тяжелым, и кажется, ему не будет конца.

Ему очень, очень надо выпить. Весь мир сместился. Когда смотришь на него через дно стакана, то все опять приобретает фокус.

– Вы сегодня кушали, сэр? – спросила Ангуа.

– Чуть перекусил на завтрак, – промямлил Ваймз.

– Вы знаете то слово, которое употребляет сержант Кишка?

– Какое? Галимо?

– Вот так Вы сейчас выглядите. Если уж Вы здесь давайте хоть выпьем кофе и пошлем кого-нибудь за булочками.

Ваймз колебался. Он всегда представлял, что галимо это то, что делается у тебя во рту после трех дней беспробудного пьянства. Ужасно думать, что ты так выглядишь.

Ангуа взяла старую кофейную банку, в которой хранились деньги для чая. К удивлению, она была очень легкой.

– Эй? Здесь должно быть двадцать пять долларов, – сказала она. – Нобби только вчера их собрал. Она перевернула жестянку. Оттуда посыпалось немного мусора.

– Даже нет отчета о расходах? – спросил Кэррот без всякой надежды.

– Отчет о расходах? Мы же говорим о Нобби.

– А, ну, конечно.

В "Штопаном барабане" было очень тихо. Час счастья прошел со всего с одной небольшой дракой. Теперь все смотрели час несчастья.

Перед Нобби стоял лес из пустых кружек.

– Я думаю, какая польза после всего, что сделано и сказано? – спросил он.

– Ты можешь его загнать, – сказал Рон.

– Хорошо замечено, – добавил сержант Кишка. – Есть полно богатых ребят, которые дадут мешок бабок за титул. Я имею в виду ребят, у которых уже есть большие дома и все такое. Они все, что угодно отдадут, чтобы быть такими же аристократами как ты, Нобби.

Девятая кружка застряла на пол пути ко рту Нобби.

– Это может стоить тысячи долларов, – ободряюще сказал Рон.

– По самой меньшей мере, – сказал Кишка. – Они будут драться за это.

– Если правильно сыграешь, можешь выйти на пенсию, или что-то вроде того.

Кружка неподвижно висела в воздухе. Было заметно, что в его мозге самые различные выражения вели упорную борьбу за честь быть изображенным на лице Нобби.

– О, они, правда, будут? – наконец, сказал он.

Сержант Кишка неуверенно отошел на шаг. В голосе у Нобби появилась нотка, которую он никогда от него не слышал.

– Тогда ты сможешь быть богатым и обыкновенным, прямо как ты сказал, – сказал Рон, который не замечал тонкие переходы настроений. – Богачи выстроятся в очередь за твоим титулом.

– Продать м'е первородство за сранную бумажку, ты этого хочешь? – сказал Нобби.

– За "сундук бумажек", – сказал сержант Кишка.

– За "сранный сундук бумажек", – сказали за соседним столиком, желая начать заварушку.

– Ха! Ну, я скажу тебе, – покачиваясь сказал Нобби, – есть кое-что, что нельзя продать. Ха-ха! Кто свогует мое пгиз тот получит дегмо, понял?

– Самый дерьмовый приз на свете, – кто-то сказал.

– А все равно, что за сранный сундук?

– Потому-что… что хорошего даст мне куча денененег, а?

Клиенты бара были озадачены. Это был вопрос типа: "Спиртное – это хорошо?" или "Тяжелая работа, кто хочет этим заняться?"

– … а в чем проблема?

– Мы – эт, – неуверенно сказал самый храбрый, – ты можешь купить большой дом, полно жрачки и… выпивки и… женщин и все такое.

– И в эт'м – человеческое счасвттвиье? – со стеклянными глазами спросил Нобби.

Его собутыльники уставились на него. Этот вопрос уводил в метафизический лабиринт.

– Хорошо, я скажу вам, – сказал Нобби. Он раскачивался с таким постоянством, что все больше походил на метроном. – Все это – ничто, ничто! Я скажу вам, по сравнению с гордостью за своевою родододо… сословную.

– Рододосословную? – переспросил сержант Кишка.

– Ну, предки и все такое, – сказал Нобби. – Это знач'т, что у меня на много больше предков и всего такого, чем у всех вас вместе взятых.

Сержант Кишка подавился пивом.

– У всех есть предки, – холодно сказал бармен. – Иначе их не было бы здесь. Нобби уставился на него стеклянными глазами, попытался сфокусироваться, но у него ничего не вышло. – Правильно! – наконец сказал он. – Правильно! Только… только у меня их больше, вишь? В этих венах течет кровь кровавых королей, я прав?

– Пока еще течет, – выкрикнул кто-то. Все засмеялись, но это было предупредительным звонком, к которому сержант Кишка научился прислушиваться. Он напомнил ему о двух вещах: 1) ему осталось только шесть недель до пенсии и 2) ему уже давно надо пойти в туалет.

Нобби сунул руку в карман и вытащил свиток. – Вишь это? – сказал он, с трудом раскручивая его на стойке бара. – Вишь это? У меня есть право гербовать себя. Видишь здесь? Здесь написано "граф", правильно? Это – я. У тебя бы могла, у тебя бы могла, у тебя бы могла над дверью висеть моя голова.

– Могла бы, – сказал бармен, следя за толпой.

– Я имею в виду, ты можь п'менять название, назвать его граф Анха, а я буду п'стьянно приходить и пить, чоб ты скажешь? – сказал Нобби. – Все будут говорить, что здесь пьет граф, у тебя пойдет бизнес. А я н' н' н' н' не буду с тебя ничего за это брать. Чоскажь? Люди скажут, это первоклассный бар, это, лорд де Ноббес пьет здесь, в этом что-то есть.

Кто-то схватил Нобби за горло. Кишка не узнал драчуна. Он был простым страшным, плохо выбритым завсегдатаем этого бара, который в это время вечера обычно уже начинал открывать бутылки зубами, а если вечер действительно удавался, то открывать бутылки чужими зубами.

– То есть мы недостаточно хороши для тебя, ты это хочешь сказать? – заорал мужик.

Нобби махал свитком. Он открывал рот, чтобы что-то сказать, и сержант Кишка знал что: – Руки прочь, ты безродная мразь.

Каким-то диким всплеском разума и полным отсутствием здравого смысла, сержант Кишка сказал: – Его превосходительство угощает всех!

По сравнению со "Штопаным барабаном", "Корзина" на Глем-стрит была оазисом холодного спокойствия. Полиция почти полностью захватила ее, как тихую крепость искусства выпивки. Здесь не подавали очень хорошего пива, здесь оно не водилось. Но обслуживали быстро и тихо, и подавали в долг. Это было место, где полицейские не занимались делом и не любили, когда их беспокоили. Никто не может пить в такой тишине, как полицейский, вернувшийся с восьмичасового дежурства на улице. Это место было такой же защитой для полицейских, как их шлемы и нагрудники. Мир не доставлял столько боли.

А владелец, мистер Сырок, был хорошим слушателем. Он внимательно прислушивался к фразам типа "Двойной, пожалуйста" или "Следи, чтобы мой бокал не был пустым". Также он говорил правильные вещи, типа "В долг? Конечно, офицер". Полицейские оплачивали счета или выслушивали лекцию от капитана Кэррота.

Ваймз угрюмо сидел со стаканом лимонада. Он хотел стопочку чего-нибудь покрепче, но знал, что не закажет ее. Одна стопочка закончится дюжиной стаканов. Но от знания этого легче не становилось.

Здесь собралась почти вся дневная смена, да еще парочка, у которых был выходной.

Хоть здесь и не было очень чисто, ему здесь нравилось. Жужжание разговоров других посетителей не давали ему вернуться к своим мыслям.

Одна из причин, по которой мистер Сырок позволил превратить свой бар в пятый полицейский участок, была защищенность. Полицейские были тихими клиентами. Они переходили из вертикального в горизонтальное положение с минимальным шумом, без завязывания больших драк и не ломая много мебели. И никто не пытался ограбить его. Полицейские действительно не любили, когда им мешали пить.

Поэтому он удивился, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое с арбалетами наперевес.

– Всем оставаться на местах! Одно движение и мы стреляем!

Грабители остановились у стойки бара. К их удивлению, не было видно практически никого беспокойства.

– О, черт побери, кто-нибудь закройте дверь! – прорычал Ваймз.

Полицейский рядом с дверью захлопнул ее.

– На замок, – добавил Ваймз.

Трое воров огляделись. Когда их глаза привыкли к полутьме, они получили общее представление о форме сидящих, особенно от большого количества шлемов. Но никто не двигался. Все смотрели на них.

– Вы новенькие в городе? – спросил мистер Сырок, протирая бокал.

Самый крутой из троих сунул ему под нос мешок. – Гони все деньги, сейчас же! – провопил он. – Иначе, – сказал он всей комнате: – у вас будет мертвый бармен.

– Ребятки, в городе полно других баров, – сказал кто-то.

Мистер Сырок не отвел глаз от бокала, который он продолжал протирать. – Я знаю, что это были Вы, констебль Бедрокус, – спокойно сказал он. – На твоем счету два доллара и тридцать пенсов, большое спасибо.

Воры начали прижиматься друг к другу. В барах так себя не вели. Им казалось, что они слышат слабые звуки разного оружия вытаскиваемого из ножен.

– Мы не встречались раньше? – спросил Кэррот.

– О господи, это он, – простонал один из них. – Метальщик хлеба!

– Я думал, что мистер Железнокорка отвел вас в гильдию Воров, – продолжил Кэррот.

– У нас был небольшой спор по поводу налогов…

– Заткнись!

Кэррот хлопнул себя по лбу. – Налоговые декларации! – сказал он. – Я думаю, мистер Железная Корка беспокоится, что я забыл о них!

Воры так прижались друг к другу, что теперь походили на одного жирного человека с шестью руками и большими счетами за шляпы.

– Э… полицейским нельзя убивать людей, правильно? – сказал один из них.

– Нельзя, когда мы на дежурстве, – сказал Ваймз.

Самый крутой из них неожиданно прыгнул, схватил Ангуа и вытянул ее из-за стола. – Мы выйдем отсюда без проблем, или у девушки будут проблемы, все поняли? – крикнул он.

Кто-то хихикнул.

– Я надеюсь, ты не собираешься никого убивать? – спросил Кэррот.

– Это уж, как я решу!

– Извините, я не Вам это сказал, – сказал Кэррот.

– Не волнуйся, со мной все будет в порядке, – сказала Ангуа. Она огляделась, чтобы убедиться, что здесь нет Веселинки, и вздохнула: – Ну давайте, джентльмены, давайте покончим с этим.

– Не играй с едой! – крикнул кто-то из толпы.

Было слышно хихиканье, которое быстро прекратилось, когда Кэррот повернулся на своем стуле, все неожиданно стали внимательно рассматривать свои стаканы.

Понимая, что здесь что-то не так, но не понимая что именно, воры попятились к двери. Никто не шевельнулся, пока они ее отпирали, и все еще удерживая Ангуа, вышли в туман, и захлопнули дверь.

– Может мы лучше поможем? – сказал новенький констебль.

– Они не заслуживают помощи, – ответил Ваймз.

Раздался щелчок сбрасываемой кольчуги, а потом, прямо за дверью, долгий глубокий вой.

И визг. А потом еще один визг. И третий визг, смешанный с "НЕТНЕТНЕТнетнетнетнетнетНЕТ!… ай-яй-яй ай!" Что-то тяжелое ударилось об дверь.

Ваймз повернулся к Кэрроту. – Вы и констебль Ангуа, – сказал он. – Вы… э… у вас все с ней нормально?

– Отлично, сэр, – сказал Кэррот.

– Некоторые думают, что, э, что могут быть, э, проблемы…

Раздался глухой стук, а потом слабый булькающий звук.

– Мы работаем над ними, сэр, – немного повысив голос, ответил Кэррот.

– Я слышал ее отец не очень рад, что она работает здесь…

– У них там, в Убервальде, нет законов, сэр. Они думают, что законы нужны только в слабом обществе. Барон не очень цивилизован.

– Он очень кровожаден, как я слышал.

– Она хочет остаться в полиции, сэр. Она любит встречаться с людьми.

Снаружи опять раздалось бульканье. В окне показалась скрюченная рука, которая сползла вниз, царапая ногтями стекло. Потом ее владелец исчез из поля зрения.

– Ну, не мне судить, – сказал Ваймз.

– Да, сэр.

По прошествии некоторого времени тишины дверь медленно открылась. Вошла Ангуа, на ходу поправляя одежду, подошла к своему стулу и села. Все полицейские вдруг занялись вторым курсом углубленного изучения пива.

– Э…, – начал Кэррот.

– Свежие раны, – сказала Ангуа. – Но один из них случайно выстрелил в ногу напарнику.

– Я думаю, в отчете тебе надо написать, как "самонанесение ран в процессе сопротивления аресту", – сказал Ваймз.

– Да, сэр, – сказала Ангуа.

– Но не всех ран, – сказал Кэррот.

– Они попытались ограбить наш бар и напоролись на гостеприимство обор…, гостеприимство Ангуа, – сказал Ваймз.

– А, я понял, что вы имеете в виду, сэр, – сказал Кэррот. – Самонанесение. Да. Конечно.

В "Штопаном барабане" стало тихо. Это потому, что обычно трудно одновременно шуметь и валятся в бессознательном состоянии.

Сержант Кишка был поражен, насколько он оказался умным. Если вырвать пуншем, то, конечно, можно остановить драку, но в данном случае пунш включал в себя четверть рома, джин и шестнадцать долек лимона.

Однако некоторые люди еще держались на ногах. Они были сильными выпивохами, которые пили, как будто завтра никогда не настанет, и очень надеялись, что это хороший повод, чтобы напиться.

Фред Кишка был на веселой стадии опьянения. Он повернулся к человеку сидящему рядом с ним. – Зд'сь хорошо, правда? – выдавил он из себя.

– Что мне сказать жене, вот, что я хочу узнать… – простонал мужчина.

– Не знаю. Скажи, что задержался на работе, – сказал Кишка. – И пожуй мяту сначала, это обычно помогает…

– Задержался на работе? Ха-ха! Меня уволили! Меня! Мастера! Пятнадцать лет у Спаджера и Вильямса, так, а потом вылетел, потому что Керри подбил их, я получил работу у Керри и, бац, я теряю работу там тоже! "Переизбыток производства"! Проклятые големы! Выбивают настоящих людей с работы! Зачем им работа? У них нет рта для еды, ха-ха. Но эта проклятая штуковина работает так быстро, что ты не видишь ее проклятых рук!

– Позор.

– Разбить их, вот, что надо сделать. Я что говорю, у нас был голем у Спаджера и Вильямса, но старый Жлоб еле работал, т'знашь, не жужжал, как синежопая муха. Если будешь просто смотреть, мужик, скоро они и твою работу возьмут.

– Каменолицый не позволит, – сказал Кишка, слегка покачиваясь.

– У вас там есть вакансии?

– Не знаю, – сказал Кишка. Мужик напротив, кажется, превратился в двоих. – Что ты умеешь?

– Плету фитили и обрезаю их, приятель, – ответили мужики напротив.

– Не могу сказать, что это нам может пригодиться.

– А вот ты где, Фред, – сказал бармен, взяв его за плечо и положив лист бумаги перед ним. Кишка с интересом наблюдал, как цифры скачут туда-сюда. Он попытался сфокусироваться на последней, но она была слишком большой для восприятия.

– Что это?

– Его Имперского Превосходительства счет в баре, – сказал бармен.

– Не дури, никто не может столько выпить… не буду платить!

– Напоминаю, я включил переломы.

– Да? Какие?

Бармен вытащил тяжелую дубовую палку из-под бара. – Руки? Ноги? Выбирай сам, – сказал он.

– О, прекрати, Рон, сколько лет ты меня знаешь!

– Да, Фред, ты всегда был хорошим клиентом, поэтому я тебе позволю сначала закрыть глаза.

– Но это все, что у меня есть!

Бармен ухмыльнулся. – Значит, тебе повезло!

Веселинка Малопопка тяжело дыша, прислонилась к стене в коридоре рядом со своим кабинетом.

Это было практически первое, что учили алхимики в своей карьере. Как говорили ее учителя, есть два типа хороших алхимиков: атлет и интеллектуал. Хороший алхимик первого типа может перепрыгнуть через стол, добежать до дальнего конца и спрятаться за крепкой стеной за три секунды, а хороший алхимик второго типа знает точно, когда это надо сделать.

Оборудование не помогало. Она выпросила все, что могла из гильдии, но настоящая алхимическая лаборатория должна иметь полный набор стеклянного оборудования, выпущенного как на выставку гильдией Стеклодувов. Настоящий алхимик не должен ставить опыты, используя в качестве мензурки кружку с рисунком Винни-пуха на боку, из-за которой капрал Ноббс наверно расстроится, когда не найдет ее.

Когда она решила, что пары уже рассеялись, она вернулась в свою крошечную комнату.

Это была другая проблема. Ее книги были огромны, каждая страница, как произведение искусства гравировки, но в них нигде не было инструкций типа: "Не забудьте открыть окно". В них были инструкции типа "Добавьте всуе аква квирмис на цинк, сия масса буде выделять газ подъемние больших энергий полный", но никогда не добавляла: "поберегайся делать сие в жилище" или хотя бы: "И изволь попрощаться с бровями".

Однако…

На стекле выпал темно-коричневый осадок, который, согласно "Соединениям алхимии", был индикатором присутствия мышьяка в образце. Она проверила всю еду и все напитки, что нашла в кладовой дворца, и использовала все бутылки и кувшины, которые нашла в полицейском участке.

Она попробовала еще раз то, на пакете которого было написано образец № 2. Выглядит как раздавленный сыр. Сыр? Различные запахи, висящие в воздухе, не давали сосредоточиться. Она должна была взять образцы сыра. Она была уверенна, что образец № 17 был каким-то "LancreBlueVein", который бурно реагировал с кислотой, прожег маленькую дырочку в потолке, и покрыл пол лабораторного стола темно-зеленой субстанцией, тягучей как деготь.

Она все равно протестировала его.

Через несколько минут она свирепо копалась у себя в блокноте. Первый образец, который она взяла (порция паштета из утки), был занесен как образец № 3. А что за образцы № 1 и № 2? Так, № 1 был белой глиной с Мисбегот-бридж, а что такое тогда № 2?

Она нашла его.

Но этого не могло быть!

Она посмотрела на пробирку. Оттуда на нее смотрел металлический мышьяк.

Она взяла только кусочек образца. Она может проверить еще раз, но… наверно лучше сказать кому-нибудь.

Она выбежала в главную комнату, где сидел дежурный тролль. – Где коммандер Ваймз?

Тролль оскалился. – Ф кабинете… Малопопка.

– Благодарю Вас.

Тролль повернулся к испугано выглядящему монаху в коричневой сутане. – И? – спросил он.

– Лучше, если он сам это расскажет, – сказал монах. – Я просто работал за соседним столом. Он поставил маленькую банку с пылью на стол. На горлышке у банки был повязан галстук-бабочка.

– Я хочу выразить жалобу глубочайшего возмущения, – писклявым голоском сказала пыль. – Я проработал там только пять минут и вдруг пшик. Сколько дней уйдет, пока я восстановлю свою форму!

– Проработал где? – спросил тролль.

– Товары для духовной службы Нонсача, – с надеждой сказал испуганный монах.

– Цех святой воды, – добавил вампир.

– Ты нашел мышьяк? – спросил Ваймз.

– Да, сэр. Много. Очень много мышьяка в образце. Но…

– Что?

Веселинка опустила взгляд. – Образец проверялся дважды, нет никаких сомнений, что все правильно…

– Хорошо, и что там было?

– В том-то и дело, сэр. Этот образец не из дворца. Вышел небольшой конфуз, и реакция на мышьяк была обнаружена в массе извлеченной из-под ногтя отца Тубелчека, сэр.

– Что?

– У него под ногтями была какая-то масса, и мне в голову пришла мысль, что эта масса от того, кто напал на отца Тубелчека. С одежды или чего-нибудь такого… У меня еще остался образец, и, если Вы хотите пригласить стороннего эксперта, я не буду Вас осуждать.

– Почему у старика был яд? – спросил Кэррот.

– Возможно, он поцарапал убийцу, – сказала Веселинка. – Понимаете… во время драки…

– С монстром из мышьяка? – сказала Ангуа.

– О, черт, – сказал Ваймз. – Сколько времени?

– Бинг-бонг-бинг-бонг!

– О, черт…

– Девять часов, – сказал органайзер, высунув голову из кармана Ваймза. – Я чувствовал себя несчастливым из-за того, что у меня нет обуви, пока не встретил безногого.

Полицейские переглянулись.

– Что? – очень осторожно спросил Ваймз.

– Людям нравится, когда я, время от времени, появляюсь и говорю афоризм или Совет Дня, – сказал джинчик.

– А где ты встретил безногого? – спросил Ваймз.

– Я не совсем встретил его, – сказал джинчик. – Эта такая общая метафора.

– В том то и дело, – сказал Ваймз. – Если бы ты встретил безногого, ты бы мог сказать ему, что, если у него есть обувь, то она ему не нужна.

И он запихнул пискнувшего джинчика обратно в карман.

– Есть еще кое-что, сэр, – сказала Веселинка.

– Продолжай, – слабо сказал Ваймз.

– Глина, которую мы нашли на месте убийства, – сказала Веселинка. – Вулкан сказал, что она с добавками – старые битые горшки. Ну… был сделан соскреб с Дорфла для сравнения, нет полной уверенности, но джинчик из иконографа прорисовал очень мелкие детали, и… там та же глина, что у Дорфла. У него в глине есть оксиды железа.

Ваймз вздохнул. Все люди вокруг пили алкогольные напитки. Здесь без полбанки разобраться невозможно.

– Кто-нибудь понимает, что все это значит? – спросил он.

Кэррот и Ангуа покачали головами.

– Может, было бы лучше, если бы мы знали, как сложить эти кусочки? – спросил Ваймз, повышая голос.

– Как кусочки мозаики? – догадалась Веселинка.

– Да! – воскликнул Ваймз так, что в комнате все затихли. – Теперь, чтобы сложить картинку вместе, нам не хватает кусочка с небом и листиками, и все.

– Сэр, у нас всех был тяжелый день, – сказал Кэррот.

У Ваймза опустились плечи. – Хорошо, – сказал он. – Завтра… я хочу, чтобы Вы Кэррот проверили големов в городе, если они собираются сделать что-то, то я хочу знать – что именно. А Вы Малопопка… Вы осмотрите весь дом старика на предмет обнаружения мышьяка. Я очень надеюсь, что Вы сможете его найти там.

Ангуа вызвалась проводить Веселинку до дома. Веселинка очень удивилась, что мужчины согласились. Помимо всего, это означало, что Ангуа придется одной возвращаться домой.

– Ты не боишься? – спросила Веселинка у свой спутницы, идущей вместе с ней сквозь сырые облака тумана.

– Нет.

– Но постоянно кажется, что убийцы и насильники вот-вот выскочат из тумана. А ты сказала, что живешь в квартале Теней.

– А, да. Но ко мне никто давно не приставал.

– А, может быть, они боятся твоей формы?

– Возможно, – сказала Ангуа.

– Возможно, они научились уважать форму.

– Может ты и права.

– Э… извини меня… но ты и капитан Кэррот…?

Ангуа вежливо ждала.

– … э…

– О, да, – сжалилась Ангуа. – Мы э… Но я снимаю жилье у миссис Кэйк, потому-что в таком городе нужно иметь личное пространство. – "А также понимание хозяйки симпатизирующей к нам – существам со специфическими запросами", – добавила она про себя. Такими, как ручки в дверях, за которые можно потянуть когтями, и окна, открытые в лунные ночи. – Нужно место, где можно побыть самой собой. В полиции постоянно пахнет носками.

– Я остановилась у своего дяди Задушу, – сказала Веселинка. – Там не очень хорошо. Все всё время говорят о шахтах.

– А ты нет?

– А что говорить о шахтах? "Я шахтер в моей шахте, и моя шахта – это моя вахта", – пропела Веселинка. – А потом переходят на разговоры о золоте, что, говоря по правде, еще скучнее.

– Я думала гномы любят золото, – сказала Ангуа.

– От этих разговоров повеситься можно.

– Ты уверена, что ты гном? Извини. Это была шутка.

– Есть более интересные темы. Прически. Одежда. Люди.

– Бог ты мой. Ты говоришь о бабьих разговорах?

– Я не знаю, я еще никогда не вела бабьи разговоры, – сказала Веселинка. – Гномы просто говорят.

– В полиции все то же самое, – сказала Ангуа. – Можно быть любого пола, но вести себя надо, как мужик. В полиции нет мужчин и женщин, а есть группа приятелей. Ты скоро выучишь язык. В основном, говорится о том, сколько пива было выпито вчера, сколько было съедено кэрри, и в каком месте стошнило. Думаешь только о себе. Скоро тебя затошнит от этого. И будь готова ко всяким сексуальным шуточкам в полицейском участке.

Веселинка покраснела.

– Правда, это скоро закончится, – сказала Ангуа.

– Почему? Ты подала жалобу?

– Нет, когда я начала подыгрывать им в шуточках, они, кажется, прекратились, – сказала Ангуа. – Знаешь, они перестали смеяться? Даже когда я сама делаю неприличные жесты? Я думаю, это нечестно. Хотя это были довольно-таки безобидные жесты.

– Да, это все бесполезно, мне надо переехать, – вздохнула Веселинка. – Я чувствую, что все… неправильно.

Ангуа посмотрела вниз на ее хрупкую усталую фигуру. Она узнала симптомы. Всем нужно личное пространство, как и Ангуа, иногда хотя бы личное пространство внутри себя. Как ни странно, Веселинка ей нравилась. Возможно за ее искренность. Или то, что она была единственной, за исключением Кэррота, кто не нервничал немного, когда разговаривал с ней. И это потому, что она не знала. Ангуа хотела сохранить это незнание, как маленькую драгоценность, но она знала, когда кому-нибудь надо немного изменить жизнь.

– Мы сейчас недалеко от улицы Вязов, – осторожно сказала она. – Заглянем, э…, только на минутку. У меня есть кое-что, что ты можешь взять попользоваться…

"Скоро мне это будет не нужно", – сказала она себе. "Когда я уйду, я не смогу много унести".

Констебль Крючконос смотрел в туман. Наблюдение, за исключением стояния на месте, было лучшее, что он мог делать. Но так же он был хорош в соблюдении тишины. Не создавать никого шума была еще одной из его лучших черт. Когда надо было ничего не делать, он был среди лучших. А это означало, сидеть абсолютно неподвижно в своей берлоге. Если бы его позвали на мировой чемпионат по неподвижности, он даже не повернул бы головы.

Сейчас, подперев руками подбородок, он смотрел в туман.

Облака кружились под ним в хороводе, и отсюда с высоты шестого этажа могло показаться, что сидишь на берегу холодного, залитого светом луны моря. Иногда высокая башня или кусочек крыши показывались из тумана, но все звуки скрадывались туманом, и здесь были не слышны. Время перевалило за полночь.

Констебль Крючконос смотрел и думал о пингвинах.

У констебля Крючконоса было мало желаний, и большинство их касались пингвинов.

Группа темных личностей, как четыре всадника Апокалипса ковыляла, хромала, а в одном случае даже ехала на колесиках сквозь туман. У одного на голове была утка, а так как он был практически полностью нормальным, за исключением этой единственной черты, он был известен под прозвищем человек-утка. Другой постоянно кашлял и отхаркивал что-то, и соответственно звался кашляющий Генри. Еще один, безногий катился в маленькой тележке, и по неизвестной причине назывался Арнольд Сайдвейс. А четвертого, по какой-то очень хорошей причине звали стариком Роном-Вонючкой.

Рон вел на маленькой пожелтевшей и изношенной веревке терьера, хотя, говоря по правде, трудно было сказать, кто кого вел, и если кто-то слишком сильно дергал веревку, другой падал на колени, сразу после крик "Сидеть!". И если есть много дрессированных собак, надрессированных для разных дел, типа поводыри для слепых, или даже для глухих, то у Рона-Вонючки была единственная в своем роде собака-поводырь для безмозглых.

Нищие, ведомые собакой, направлялись к темному проему под Мисбегот-бридж, которые они называли домом. По меньшей мере, один из них называл его "домом", остальные называли его "Хаааурк хааарк ХРРааурк птюи!", "Хехехе! Ой!", и "Клоповник, тысячелетняя рука и козявка!"

Пока они шли вдоль реки, они передавали друг другу бутылку, к которой со вкусом прикладывались, и время от времени рыгали.

Собака остановилась. Нищие, натыкаясь друг на друга, тоже остановились.

К ним навстречу двигалось какое-то существо.

– Господи Боже!

– Птюи!

– Ой!

– Клоповник?

Нищие прижались к стене, пропуская прихрамывающее бледное существо. Оно держалось за голову, как-будто хотело поднять себя за ухо, и иногда неожиданно ударяясь головой об здание, вдоль которого шло.

Они увидели, как существо вытащило металлический столб на причале и начало бить им себя по голове. В конце концов, железный брус раскололся.

Существо выбросило обломок, схватилось за голову, открыло рот, из которого полился красный свет, и заревело, как разъяренный бык. Потом повернулось и исчезло в темноте.

– Снова этот голем, – сказал человек-утка. – Белый.

– Хехе, я тоже иногда делаю такое по утрам со своей головой, – сказал Арнольд Сайдвейс.

– Я знайте о големах, – сказал кашляющий Генри, умело сплюнул и сбил жука ползущего по стене в шести метрах от него. – Им не делать голоса.

– Клоповник, – сказал старик Вонючка Рон. – Бац по гусенице, фрр, бам по куколке, и козявке, потому-как червяк на другой ноге! Глянь, как он нет.

– Он имеет в виду, что это тот же самый, которого мы видели недавно, – сказала собака, – Когда убили старого священника.

– Ты думаешь нам надо сказать кому-нибудь? – спросил человек-утка.

Собака покачала головой. – Не-а, – сказала она. – У нас здесь классное место, нефига его засвечивать.

Пятеро продолжили свой путь в сырую тень.

– Я ненавижу проклятых големов, они отбирают у нас работу…

– У нас нет работы.

– Не понимаешь о чем я?

– Что на ужин?

– Грязь и старые ботинки. ХРРааурк птюи!

– Тысячелетняя рука и козявка, я сказ.

– Р'д у меня есть голос. Я могу поговоркать сам.

– Тебе пора кормить свою утку.

– Какую утку?

Туман пылал и выл вокруг Пяти и Семи Дворов. Огни пылали, но от них облака тумана освещались красным заревом. Поток расплавленного железа остывал в формах. Вокруг по мастерским стучали молотки. Работа сталеваров управляется не часами, а более важными законами расплавленного металла. Хотя уже была почти полночь, но в кузнях Огнезакалов, Ударилов и Кузниц лимитед продолжали суетиться.

В Анх-Морпорке было много народа с фамилией Огнезакал. Это была распространенная фамилия у гномов. По этой простой причине Томас Кузнец сменил свою фамилию на Огнезакал, это было полезно для бизнеса. Люди думали, что "работа гномов" лучше, и Томас Кузнец решил не спорить.

Комитет Равного Роста выдвинул свой протест по этому поводу, но рассмотрение дела завязло где-то, прежде всего потому, что большинство членов комитета были людьми, так как гномы обычно заняты более важными делами, чтобы беспокоиться о подобного рода вещах[1], и, в любом случае, их позиция основывалась на том, что мистер Огнезакал, он же Кузнец – слишком высок, и, соответственно, это было крайней дискриминацией из-за роста, и технически шло вразрез с законами самого комитета.

А пока Томас отрастил бороду, стал носить железный шлем (когда кто-нибудь из официальных лиц был поблизости), и поднял цены на двадцать пенсов с каждого доллара.

Тяжелые шлемы украшенные бычьими рогами лежали в ряд. Еще нужно было обстучать мечи и подготовить формы из пластин. Во все стороны летели искры.

Огнезакал снял шлем, (члены Комитета были где-то поблизости) и вытер лоб.

– Диббук? Где тебя черти носят?

Чувство чего-то громоздкого за собой заставило его обернуться. Кузнечный голем стаял вплотную к нему, отблески пламени плясали на его темно-красной глине.

– Я же говорил не делать так! – заорал Огнезакал, стараясь перекричать шум.

Голем показал ему грифельную дощечку.

Да.

– Ты закончил со своим святым выходным? Тебя не было слишком долго!

Извините.

– Хорошо, теперь пойди и встань за молот номер три и пришли мистера Винсента в мой кабинет.

Да.

Огнезакал поднялся по лестнице к своему кабинету. Наверху он повернулся посмотреть, как идет работа во всей кузне. Он увидел, как Диббук подошел к молоту и показал дощечку мастеру мистеру Винсенту. Мистер Винсент повернулся и пошел. Потом Огнезакал увидел, как Диббук взял болванку меча и подержал ее под несколькими ударами парового молота и отбросил ее в сторону.

Огнезакал бросился вниз по лестнице.

На полпути вниз он увидел, как Диббук положил свою голову на наковальню.

Когда Огнезакал достиг пола, молот ударил первый раз.

Когда он пробежал полпути по засыпанному пеплом полу, за ним уже бросились остальные работники, молот ударил во второй раз.

Когда он добежал до Диббука, молот ударил в третий раз.

Свет потух в глазах голема. По бесстрастному лицу побежали трещины.

Молот поднялся для четвертого удара…

– Черт! – заорал Огнезакал…

… и голова разлетелась на кусочки.

Когда грохот стих, хозяин кузни поднялся с пола и отряхнул пыль. На полу валялись куски голема и горы пыли. В молоте кончился заряд, и он лежал на наковальне на кусках разбитого голема.

Огнезакал рассеянно подобрал кусок ноги, отложил его в сторону, еще раз нагнулся и вытянул из обломков грифельную доску.

Он прочел:

Старик помог нам!

Не убий!

Глина от глины моей!

Стыд.

Позор.

Мастер заглянул ему через плечо. – Зачем он это сделал?

– Откуда я знаю? – огрызнулся Огнезакал.

– Я просто, утром он как обычно разнес чай. Потом ушел на пару часов, а теперь это…

Огнезакал пожал плечами. Голем – это голем, ничего более, но воспоминание о его вежливом лице под гигантским молотом потрясло его.

– Недавно я слышал, что на пильне на Динвелл-стрит хотят продать голема, – сказал мастер. – Он распилил бревно красного дерева на спички, или что-то наподобие. Хотите, я схожу и поговорю?

Огнезакал посмотрел на дощечку.

Диббук никогда не был многословен. Он руками носил раскаленный металл, обстукивал болванки мечей кулаками, вычищал окалину из все еще раскаленной плавильни… и никогда не сказал ни слова. Конечно, он не мог говорить, но Диббук всегда производил впечатление, что он не хочет ничего говорить. Он просто работал. Он ни разу не написал столько слов за раз, сколько в этот последний раз.

Слова кричали о черном горе, о существе, которое кричало бы о горе, если бы могло издавать звуки. Что было глупостью! Вещи не могут кончать самоубийством.

– Хозяин? – сказал мастер. – Я спросил, хотите, чтобы я пошел за новым?

Огнезакал отбросил дощечку и посмотрел с чувством облегчения, как она рассыпалась от удара об стену. – Нет, – сказал он. – Только почистите здесь все. И почините чертов молот.

Сержант Кишка, ценной невероятных усилий, высунулся из канавы.

– Ты – Вы в порядке, капрал лорд де Ноббс? – промямлил он.

– Не знаю, Фред. Это чье лицо?

– М'ё, Нобби.

– Слава тебе господи, а то я подумал, что мое…

Кишка опрокинулся назад. – Мы лежим в канаве, Нобби, – простонал он. – У-у-у.

– Мы лежим в каневе, Фред. Но некоторые из нас смотрят на звезды…

– Ну, я смотрю на твое лицо, Нобби. Лучше бы я смотрел на звезды, поверь мне. Д'вай…

После нескольких неудачных попыток оба смогли, опираясь друг на друга, подняться.

– Где-де-де-де мы, Нобби?

– Я помню, как мы ушли из "Барабана…" У меня простынь на голове?

– Это туман, Нобби.

– А что это за ноги внизу?

– Я думаю, это твои ноги, Нобби. У меня - мои.

– Правильно, правильно. У-у-у… Мне кажется, я перебрал, серж…

– Напился по-королевски, да?

Нобби неуверенно потянулся к своему шлему. Кто-то надел на него бумажную корону. Под ухом он нащупал собачье дерьмо.

Наступил неприятное время в распивочном дне, когда, после нескольких отличных часов в канаве, начинаешь чувствовать возмездие от протрезвления, все еще оставаясь достаточно пьяным, чтобы все ухудшить.

– Серж, как мы сюда попали?

Кишка начал чесать себе голову, но тут же остановился из-за возникшего от этого грохота.

– Мне кажется…, – сказал он, собирая разорванные кусочки памяти, – мне… кажется… я думаю, мы что-то говорили о необходимости штурма дворца и предъявления твоих прав на трон…

Нобби закашлялся и выплюнул сигарету. – Я надеюсь, мы не сделали этого?

– Ты вопил, что мы должны сделать…

– О, господи…, – простонал Нобби.

– Но я помню, мы не сошлись о времени начала штурма.

– Это, все же, лучше.

– Ну… все закончилось на костоломе Хоскинсе. Но он споткнулся об кого-то, когда гнался за нами.

Кишка неожиданно хлопнул себе по карману. – И у меня все еще остались деньги, – сказал он. Еще одно облако воспоминаний налезло на солнечный свет провала в памяти. – Ну, три пенса осталось от них…

Смысл последнего дошел до Нобби: – Троу пенсов?

– Да, ну… после того, как ты стал заказывать все эти дорогие напитки за стойкой бара… ну, у тебя было не было нет денег, и я должен был или заплатить или…, – Кишка провел ребром ладони по горлу и продолжил: – Вжик!

– Ты хочешь сказать, что мы заплатили в "Барабане" деньгами отложенными на счастливый час?

– Не совсем на счастливый час, – загадочно сказал Кишка. – Больше похоже на Сто-Пятьдесят-Минут Экстаза. Я даже не знал, что джин можно покупать пинтами.

Нобби попытался сфокусировать зрение на тумане. – Никто не может пить джин пинтами, серж.

– Это именно так я тебе и говорил, но ты не слушал.

Нобби принюхался. – Мы рядом с рекой, – сказал он. – Давай попробуем…

Что-то прорычало, очень близко. Рык был низким и тяжелым, похожим на корабельный гудок. Этот звук темной ночью могло издавать приведение в заброшенном замке, и он не прекращался очень долго, но потом неожиданно оборвался.

– … убраться отсюда, как можно дальше, – сказал Нобби. Звук произвел эффект холодного душа плюс две пинты черного кофе.

Кишка, распространяя благоухание, покрутился на месте. Очень хорошая прачечная очень не помешала бы ему. – Откуда он шел?

– Он был… там, так?

– Я думал, что он шел оттуда!

В тумане все направления были одинаковы.

– Я думаю…, – медленно сказал Кишка, – что нам надо подать отчет об этом, как можно скорее.

– Правильно, – сказал Нобби. – Куда?

– Давай просто побежим, хорошо?

Огромные круглые уши сержанта Крючконоса затрепетали от звука пронесшегося по городу. Он медленно повернул голову, фиксируя высоту, направление и расстояние. Потом он запомнил их.

Крик был слышен в полицейском участке, но из-за тумана очень приглушенно.

Он вошел в открытую голову голема Дорфла и завертелся эхом внутри, отскакивая от маленьких трещинок, пока на самой грани восприятия не заплясали все вместе маленькие зернышки глины.

Пустые глаза смотрели в стену. Никто не услышал крика, что вырвался из мертвого черепа, потому что не было рта, который его издал, и даже не было разума, чтобы закричать, но он закричал в ночь:

Глина от глины моей. Не убий! Не убий!

Самуэлю Ваймзу снились улики.

У него было язвительное отношение к уликам. Он инстинктивно не доверял им. Они все время доставали его.

И он не доверял людям, которые, бросив взгляд на прохожего, громко говорили своим компаньонам: – А, мой дорогой друг, я ничего не могу сказать, кроме того, что он левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых судах, и недавно у него началось безденежье. – А затем расписывали многочисленные высокомерные интерпретации о мозолях, манере держаться и расположения ботинок у человека, в то время, как на самом деле те же интерпретации можно отнести и к человеку, который надел старую одежду, потому как в настоящий момент он кладет кирпичи дома под основание новой площадки для барбекью, а татуировку получил однажды, когда он был пьяный и семнадцатилетний[2], и фактически его укачало на мокром тротуаре. Какое высокомерие! Какое оскорбление богатому и разнообразному человеческому опыту!

Так же дела обстояли и с более твердыми свидетельствами. Отпечатки ног на клумбе в реальном мире мог оставить и мойщик окон. А крик в ночи очень даже мог издать человек, который встал с постели и наступил на валявшуюся расческу.

Реальный мир слишком реален, чтобы давать тонкие намеки. В нем происходило слишком много событий. В нем не исключалась возможность узнать правду, это было бы невозможно, но в нем очень трудно исключить различные вероятности. Усердно стараешься, терпеливо задаешь вопросы и внимательно все изучаешь. Ходишь и разговариваешь, и где-то в глубине души просто надеешься, что у какого-нибудь придурка не выдержат нервы, и он сдастся.

Все события дня смешались друг с другом во сне Ваймза. Големы бродили грустными тенями. Отец Тубелчек помахал ему рукой, и потом его голова взорвалась, обдав Ваймза душем из слов. Мистер Хопкинсон с куском гномьего хлеба мертвым лежал в своей печи. А големы в тишине проходили мимо. Там же был Дорфл, ходил, волоча ноги вокруг, голова у него была раскрыта, и слова клубились вокруг как рой пчел. А в центре всего этого танцевал Мышьяк, тоненький человечек, он потрескивал, и что-то невнятно пел.

В какой-то момент он подумал, что один из големов закричал.

После этого его сон начал потихоньку таять. Големы. Печь. Слова. Священник. Големы, грохоча ногами, маршировали, от чего у него весь сон начал пульсировать…

Ваймз открыл глаза.

Леди Сибил рядом с ним сказала "Всфгл", и повернулась на другой бок.

Кто-то колотил в дверь. Все еще сонный, с ватной головой, Ваймз поднялся на локтях и спросил куда-то в пустое ночное пространство: – Кого еще несет в это время ночи?

– Бингерли бингерли бип! – сказал веселый голос с той стороны, где Ваймз оставил свою одежду.

– О, пожалуйста…

– Пять часов двадцать девять минут и тридцать одна секунда, утро. Пенни доллар бережет. Хотите, я напомню Вам Ваше расписание на сегодня? Пока я буду говорить, Вы могли бы взять и заполнить регистрационную карточку.

– Что? Что? О чем ты говоришь?

Стук продолжался.

Ваймз выпал из кровати и начал искать спички. Наконец он зажег свечу и наполовину побежал, наполовину заковылял по длинной лестнице вниз к холлу.

В дверь колотил констебль Посети.

– Лорд Ветинари, сэр! Ему хуже!

– Уже послали за Джимми-Пончиком?

– Да, сэр!

В это время суток туман боролся с рассветом, отчего весь мир выглядел, как если бы он находился внутри мячика от пинг-понга.

– Сэр, я заглянул к нему, когда заступил на дежурство, и он лежал без чувств!

– Как ты узнал, что он не спал?

– На полу, сэр, одетым?

К тому времени, когда он, запыхавшись и морщась от боли в коленях, добежал до дворца, пара полицейских уложили патриция в постель. "Господи, – подумал он, поднимаясь по лестнице, – как это не похоже на старую службу постовым. Не надо было дважды думать, перед тем, как бежать через весь город, преступники и полицейские в одной погоне".

Со смесью гордости и стыда он добавил: "И ни один из этих ублюдков не смог меня догнать".

Патриций еще дышал, но лицо у него было восковым, и он выглядел одной ногой в гробу.

Ваймз оглядел комнату. В воздухе висел знакомый туман.

– Кто открыл окно? – спросил он.

– Я, сэр, – сказал Посети. – Сразу, как обнаружил его здесь. Было похоже, что ему надо немного свежего воздуха…

– Он будет свежее, если никто не будет открывать окно, – сказал Ваймз. – Хорошо, я хочу, чтобы все, именно все, кто был во дворце этой ночью, собрались внизу в холле через две минуты. И кто-нибудь пошлите за капралом Малопопкой. И сообщите капитану Кэрроту.

"Я напуган и растерян, – подумал он. – Правило номер один – передать это чувство остальным".

Он обошел комнату. Не трудно было догадаться, что Ветинари встал и пересел за письменный стол, где было видно, что он работал какое-то время. Свеча сгорела до конца. А чернильница была перевернута, вероятно, когда он сполз со стула.

Ваймз окунул палец в чернила и понюхал. Потом потянулся к писчему перу рядом с ней, задумался, вытащил кинжал и очень осторожно поднял перо. На нем не было видно маленьких милых колючек, но он осторожно положил его обратно, пусть Малопопка потом осмотрит его.

Он посмотрел на бумаги, над которыми работал Ветинари.

К его удивлению на них не было записей, а был аккуратный рисунок. Он изображал шагающую фигуру, но эта фигура не была единой, она состояла из тысяч мелких фигурок. Эффект был похож на плетеное чучело, созданное одним из диких племен на Хьюбе, где они ежегодно собирались для празднования большого круга Природы, и их почтение к жизни, которое выражалось в плетении огромной фигуры из прутьев с последующим ее сжиганием.

На голову плетеного человека была надета корона.

Ваймз отодвинул рисунок в сторону и продолжил изучение стола. Он осторожно погладил ладонью поверхность стола, стараясь найти всякие подозрительные занозы. Сел на корточки и изучил нижнюю поверхность стола.

За окном разгорался рассвет. Он прошел в соседние комнаты и убедился, что драпировка там открыта. Вернулся в комнату Ветинари, закрыл занавески и двери, и прошел вдоль стен в поисках отблесков света свидетельствующих о маленьких дырочках.

На чем остановиться? Иглы в полу? Духовые трубки в замочных скважинах?

Он снова отдернул занавески.

"Вчера Ветинари было лучше. Теперь ему гораздо хуже. Кто-то добрался до него ночью. Как? Медленный яд – это слишком сложно. Нужно найти способ давать его жертве каждый день.

Нет, не нужно… Более элегантно найти способ, чтобы жертва сама принимала яд каждый день".

Ваймз порылся в бумагах. Ветинари явно стало лучше, он встал и пошел работать, но здесь же он и свалился.

"Нет смысла смазывать ядом шип или гвоздь, потому-что он не стал бы накалываться постоянно…"

Он нашел книгу наполовину погребенную под бумагами, она привлекла внимание обилием закладок, которые чаще всего были кусочками порванных писем.

"Чем он занимается каждый день?"

Ваймз открыл книгу. Она вся была исписана.

"Мышьяк надо вводить в тело. Простого касания недостаточно. Или нет? Есть ли форма мышьяка, который проникает сквозь кожу?"

Сюда никто не заходил. Ваймз был в этом практически уверен.

С едой и питьем вроде все в порядке, но он все же пошлет Камнелома для еще одной маленькой беседы.

"Как-нибудь через дыхание? Как проделывать это не привлекая внимания? Все равно, надо как-то доставлять яд в комнату.

Что-то здесь в комнате уже отравлено? Веселинка уже заменил ковер и постельное белье. Что еще можно сделать? Взять краску с потолка?

Что Ветинари сказал Веселинке о ядах? "Положи его туда, где никто не будет искать его совсем…""

Ваймз вдруг понял, что он все это время смотрел в книгу. Ни один символ в книге не был ему знаком. Какой-то шифр. Насколько Ваймз знал Ветинари, обычный человек вероятно не в состоянии разгадать его.

"Можно ли отравить книгу? Но… что тогда? Здесь много книг. Надо знать, какую книгу он часто открывает. И даже тогда надо ввести яд. Человек может уколоться один раз и после этого будет уже осторожным".

Иногда Ваймз беспокоился по поводу того, что с подозрением относится ко всему. Если начинаешь думать, можно ли отравить словами, тут же допускаешь, что обоями на стенах его можно свести с ума. Все знают, что ужасный зеленый цвет может кого угодно довести до безумия.

– Бингерли бипи блип!

– О нет…

– Подъем, шесть утра! Доброе утро!! Ваши встречи на сегодня, Введите Ваше Имя!! Десять утра…

– Заткнись! Слушай, все, что записано в моем дневнике на сегодня, совершенно точно не…

Ваймз остановился. Опустил органайзер.

Подошел к столу. Если пролистывать по странице в день…

"У Ветинари очень хорошая память. Но, все равно, всем надо записывать на память. Нельзя запомнить каждую мелочь. Среда: 15.00 – насаждение террора; 15.15 – яма со скорпионами"

Он поднес органайзер ко рту. – Запиши мемо, – сказал он.

– Ура! Не стесняйтесь. Не забудьте сказать мемо в начале!!

– Поговорить с… Черт… Мемо: "Как на счет дневника Ветинари?"

– Это все?

– Да.

Кто-то культурно постучал. Ваймз осторожно открыл дверь. – А, это ты, Малопопка.

Ваймз моргнул. В гноме что-то было не так. – Я смешаю кое-что из снадобий мистера Пончика, сэр, – она взглянула на кровать. – Ой… он очень плохо выглядит, принимал ли он…?

– Найди кого-нибудь, чтобы перенести его в другуюкомнату, – сказал Ваймз. – Скажи слугам подготовить новую комнату.

– Есть, сэр.

– А когда подготовите, перенесите его в совсем другую комнату, выбери ее случайно. И все поменяйте, ясно? Всю мебель, вазы, кувшины…

– Э… есть, сэр.

Ваймз не мог решиться. Самое время перейти к вопросу, который волнует его все двадцать последних секунд.

– Малопопка…

– Да сэр?

– У тебя… э… твоих… на ушах?

– Сережки, сэр, – нервно ответила Веселинка. – Мне их дала констебль Ангуа.

– Правда? Э… хорошо… я не знал, что гномы носят украшения, вот и все.

– Мы славимся кольцами, сэр.

– Да, конечно. "Кольца – да. Все не любят гномов за ковку магических колец. Но… магические сережки? О, да. В это наверно лучше не соваться".

Инстинктивный подход сержанта Камнелома к таким вопросам был практически верен. Он построил всю службу дворца в строй и теперь орал на них на самых высоких частотах.

"Посмотрите на старину Камнелома", – думал Ваймз, спускаясь по ступенькам. "Несколько лет назад он был простым толстым троллем, теперь один из лучших членов нашей команды, позволяющий заставлять себя повторять команды, чтобы удостовериться, что все понял правильно. Его доспехи блестят даже лучше, чем у Кэррота, потому что ему не надоедает их полировать. И он справляется с работой в полиции, как самый лучший в мире полицейский, что фактически означает сердито орать на людей, пока они не сдадутся. Единственная причина, почему он не установил здесь свой единоличный режим, это то, что его можно сбить с толку с помощью дьявольской хитрости, например, все отрицая.

– Я знаю, что вы все сделали энто!! – вопил он. – Если тот, хто сделал энто, не сознается, энто вы все, я не шуткую, энто вы все будете в заперты в пытычнюге, а мы бросаем ключи в пропасть! – Он указал пальцем на толстую посудомойку. – Энто ты сделала, сознайся!

– Нет.

Камнелом подумал. Потом: – Где ты была прошлой ночью? Сознайся!

– В постели, конечно!

– Ага, энто знакомая история, сознавайся, энто ты каждую ночь тама?

– Конечно.

– Ага, сознайся, у тебя есть свидетели?

– Как вы смеете!

– А, так у тебя нет свидетелей, ты сделать энто, сознайся!

– Нет!

– О…

– Спокойно, спокойно. Спасибо сержант. На пока все, – сказал Ваймз, ласково похлопывая его по плечу. – Все слуги здесь?

Камнелом вперился глазами в строй: – Ну? Вы все здесь?

По строю прошла легкая волна, и потом кто-то осторожно поднял руку.

– Милдред Изи отсутствует со вчерашнего дня, – сказал владелец руки. – Она служанка на верхних этажах. Мальчик принес записку. Ей пришлось уйти по семейным делам.

Ваймз почувствовал, как у него по шее забегали мурашки. – Кто-нибудь знает, по каким? – спросил он.

– Не знаю, сэр. Она оставила все свои вещи.

– Хорошо. Сержант, до того, как уйдете с дежурства, пошлите кого-нибудь за ней. Потом идите и ложитесь спать. Остальные, идите и займитесь своими делами. А… мистер Барабаностук?

Персональный секретарь патриция, с испугом смотрящий на Камнелома, перевел взгляд на него. – Да, коммандер?

– Что это за книга? Дневник его высочества?

Барабаностук взял книгу. – Определенно похоже на то.

– Вы знает шифр?

– Я не знал, что она зашифрована, коммандер.

– Что? Вы никогда не смотрели ее?

– Зачем, сэр? Она не моя.

– Вы знаете, что его последний секретарь пытался убить его?

– Да, сэр. Я должен сказать, сэр, что меня уже исчерпывающе допрашивали Ваши люди. – Барабаностук открыл книгу и удивленно поднял брови.

– Что они говорили? – спросил Ваймз.

Барабаностук задумался. – Позвольте вспомнить, так… "Это сделал ты, сознавайся, все видеть тебя, у нас много людей говорят, что ты делать это, ты делать это хорошо не так ли, сознавайся". В общем, я думаю, это все. А потом, когда я сказал, что это был не я, кажется, поставил в тупик Вашего офицера.

Барабаностук деликатно облизнул палец и перелистнул страницу.

Ваймз посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

Звук пил оживлял утренний воздух. Капитан Кэррот постучал в ворота лесопилки, которые почти сразу же открыли.

– Доброе утро, сэр! – сказал он. – Насколько я знаю, у Вас есть здесь голем?

– Был, – ответил владелец лесосклада.

– О боже, еще один, – сказала Ангуа.

Теперь уже стало четыре. Голем в кузне положил голову под паровой молот, голем из бригады каменщиков был уже десятью пальцев ног торчащих из под двух-тонного блока известняка, голема работающего в порту видели плывущим по реке в сторону моря, а теперь этот…

– Это ужасно, – сказал владелец, ударяя по груди голема. – Сидни сказала, что он пилил все время, а потом взял и отпилил себе голову. А мне надо напилить доски ясеня к полудню. Спрашивается, кто теперь будет пилить?

Ангуа взяла голову голема. Если в лице и было какое-нибудь выражение, то только глубокой сосредоточенности.

– Да, между прочим, – сказал владелец. – Альф сказал мне, что он слышал в "Барабане", что големы убивали людей…

– Вопросы продолжаются, – сказал Кэррот. – А теперь, мистер… э, Пребл Скинк, не так ли? У Вашего брата магазин осветительного масла на Кебл-стрит? А Ваша дочь работает в университете?

Владелец был поражен… Но Кэррот знал всех.

– Да…

– Ваш голем уходил вчера вечером?

– Ну, да, рано… что-то насчет святого дня, – он нервно переводил взгляд с Кэррота на Ангуа. – Им позволяется уходить, иначе слова у них в голове…

– А потом он пришел и работал всю ночь?

– Да. А что же еще ему делать? А затем Альф пришел и сказал, что он отошел о пилы, постоял немного, а затем…

– Вы вчера распиливали сосновые бревна? – спросила Ангуа.

– Правильно. Где мне сейчас достать нового голема, могу я спросить?

– Что это? – спросила Ангуа, поднимая дощечку из пыли. – Это его грифельная доска, не так ли? – Она передала ее Кэрроту.

– "Не убий", – медленно прочел Кэррот. – "Глина от глины моей. Позор". Вы догадываетесь, зачем он это написал?

– Шутить изволите? – спросил Скинк. – Они всегда делают глупости, – он немного повеселел. – Эй, может у него чайник треснул? Уловили? Глина… чайник… треснул… двинулся?

– Очень смешно, – мрачно сказал Кэррот. – Я забираю это как вещественное доказательство. Доброго Вам утра.

– Почему ты спросила о сосновых бревнах? – спросил он у Ангуа, когда они вышли.

– Там был запах той же сосновой смолы.

– Сосновая смола – это просто сосновая смола.

– Нет. Не для меня. Этот голем был там.

– Они все там были, – вздохнул Кэррот. – А теперь они совершают самоубийства.

– Нельзя отнять жизнь у того, у кого ее нет, – сказала Ангуа.

– Как тогда это назвать? "Разрушение собственности"? – спросил Кэррот. – Все равно мы не можем их теперь спросить. Он постучал по дощечке.

– Они дали нам ответ, – сказал он. – Наверно теперь мы сможем узнать, какой вопрос надо задать.

– Как это понять "ничего"? – сказал Ваймз. – Он должен быть в книге! Он облизывает пальцы, когда ее листает, и каждый день получает маленькую дозу мышьяка. Чертовски хитро.

– Извините, сэр, – отступая, сказала Веселинка. – Нет ни единого следа. Проверенно всеми известными способами.

– Точно?

– Можно послать книгу в Невидимый Университет. Они построили новый резонатор запахов в здании Высокоэнергетической Магии. Магия легко...

– Нет, – сказал Ваймз. – Сюда нельзя допускать волшебников. Черт! Полчаса назад я действительно подумал, что я узнал, в чем дело...

Он сел за свой стол. Что-то еще странное появилось в гноме, но опять он не мог понять что.

– Мы что-то упускаем, Малопопка, – сказал он.

– Да, сэр.

– Давай посмотрим на факты. Если ты хочешь кого-то медленно отравить, то надо или постоянно давать яд в малых дозах, или хотя бы раз в день. Мы проверили все, что делает патриций. Это не может быть воздухом в комнате. Ты и я находимся там каждый день. Это не еда, мы практически уверены в этом. Что-то жалит его? Можно ли начинить ядом осу? Что нам надо...

– Звините, сэр.

Ваймз повернулся.

– Камнелом? Я думал ты уже отдыхаешь.

– Я выбил из энтих адрес той служанки зовущейся Изи, как Вы приказали, – стоически сказал Камнелом. – Я пошел туда, а тама туда все люди идут.

– Что ты имеешь в виду?

– Тама соседи и все. Женщины плакают в энтих дверях. А я помнить, что вы сказали о том слове "дупло"...

– "Дипломатичность", – сказал Ваймз.

– Да. Не кричать на людей и энто. Я подумкал, энто похоже на деликатный ситуация. Они также бросаются всякими вещами в меня. Поэтому я вернулся. Я записать энтот адрес. А теперь я идти домой. – Он отсалютовал, немного качнувшись от удара ладонью по собственной голове, и пошел прочь.

– Спасибо Камнелом, – сказал Ваймз. Он посмотрел на бумагу исписанную огромными буквами тролля.

– 1-ый этаж, сзади, Кокбилл-стрит, 27, – сказал он. – Хорошие дела!

– Вы знаете этот адрес, сэр?

– Должен знать. Я родился на этой улице, – сказал Ваймз. – Сразу за Тенями. Изи... Изи... Да... Теперь я вспомнил. Там жила миссис Изи, неподалеку. Худенькая такая. Много шила. Большая семья. Ну, у нас у всех были большие семьи, это был единственный способ сохранять тепло...

Он нахмурился. Не похоже, что этот след куда-то вел. Служанки всегда уходят проведать матерей, они всегда думают о семьях. Что там моя бабушка говорила по этому поводу? "Сын остается сыном, пока не вырастет, но дочь остается дочерью всю жизнь". Послать туда полицейского означает потерю его времени...

– Ну, ну... Кокбилл-стрит, – сказал он. Он опять посмотрел на бумагу. "Ее надо переименовать в улицу Памяти. Нет, нельзя тратить время полиции на это. Но я могу посмотреть сам. На обратном пути. Как-нибудь сегодня".

– Э... Веселинка?

– Да, сэр?

– У тебя на... губах. Красное. Э... У тебя на губах...

– Губная помада, сэр.

– А... э... Губная помада? Ясно. Губная помада.

– Констебль Ангуа дала ее мне, сэр.

– Как мило с ее стороны, – сказал Ваймз.

Зал назывался крысиным. Его так называли из-за оформления; некоторые из предыдущих резидентов дворца думали, что зал будет очень хорошо смотреться с фресками из танцующих крыс. На ковре были вытканы узоры из крыс. На потолке водили хоровод танцующие крысы с переплетенными в центре хвостами. После получасового пребывания в этом зале большинство людей испытывали жгучее желание вымыться.

Видимо скоро будет большой расход горячей воды. Зал быстро заполнялся. По общему согласию лидер одной из основных гильдий – гильдии Швей[3], в кресло председателя уселась и полностью его заполнила миссис Роузмари Пальм.

– Тишина, пожалуйста! Джентльмены!

Шум немного уменьшился.

– Доктор Доуни? – сказала она.

Глава гильдии наемных убийц кивнул. – Друзья мои, я думаю, мы все знаем о сложившейся ситуации…, – начал он.

– Да, тебе уже проплатили деньги? – выкрикнул голос из толпы. Пронеслась легкая волна нервного смеха, но быстро утихла, потому-что неуютно смеяться слишком громко в лицо тому, кто знает точно, сколько стоит твоя смерть.

Доктор Доуни улыбнулся. – Я могу еще уверить вас джентльмены… и леди… что мне не известно ни о каких контрактах касательно лорда Ветинари. В любом случае, я не могу себе представить, что член нашей гильдии будет использовать яд в подобном случае. Его превосходительство провел некоторое время в школе наемных убийц, он знает меры предосторожностей. Я не сомневаюсь, что он выздоровеет.

– А если нет? – спросила миссис Пальм.

– Никто не живет вечно, – ответил доктор Доуни, спокойным голосом человека, который лично знает, что это правда. – Тогда, нет никаких сомнений, мы изберем нового правителя.

В зале наступила тишина.

Слово "Кого?" бесшумно пронеслось в голове у каждого.

– Дело в том… дело в том…, – сказал Герхард Хук, глава гильдии Мясников, – уже ясно, и вы должны согласиться с этим… было… ну, подумайте об остальных…

Слова "Лорд Снапкейз, сейчас… по крайней мере, он не совсем сумасшедший" пронеслись в толпе.

– Я должна согласиться, – сказала миссис Пальм, – что во время Ветинари, на улицах стало заметно безопасней…

– Вам лучше знать, мадам, – сказал мистер Хук. Миссис Пальм окатила его ледяным взглядом. Кто-то захихикал.

– Я имею в виду, что за умеренную плату гильдия Воров гарантирует полную безопасность, – закончила она.

– И, конечно, человек может пойти в дом прос…

– Договорного гостеприимства, – быстро поправила миссис Пальм.

– Точно, и может быть уверен, что не выйдет оттуда раздетым догола и избитый до синевы, – сказал Хук.

– Если только его предпочтения не такие, – сказала миссис Пальм. – Наша цель – обеспечение удовлетворения. Очень аккуратного, если требуется.

– Жизнь при Ветинари стала заметно более спокойной, – сказал мистер Горшок из гильдии Хлебопеков.

– Он убрал всех уличных актеров и мимов к черту на рога, – сказал мистер Боггис из гильдии Воров.

– Правда. Но давайте не забывать и о его отрицательных сторонах. Он очень капризен.

– Вы так думаете? По сравнению с теми, что были до него, он надежен как скала.

– Снапкейз был надежен, – угрюмо сказал мистер Хук. – Помните, как он назначил своего коня городским советником?

– Вы должны согласиться, что его конь не был плохим консультантом. По сравнению с другими.

– Насколько я помню, остальные консультанты были вазой с цветами, мешком с песком и три человека, которым до того отрубили головы.

– А помните ту борьбу? Все эти драки между бандитами и воришками? Похоже, что не оставалось сил на настоящее воровство, – сказал мистер Боггис.

– Сейчас дела идут более… стабильно.

Опять наступила тишина. В том то и дело. Сейчас дела шли стабильно. Что бы ни говорили о Ветинари, он создал уверенность в завтрашнем дне. Даже если тебя убьют в постели, это значит, что убийство было правильно организованно.

– С лордом Снапкейзом дела шли веселее, – вывернулся кто-то.

– Особенно, когда он рубил головы направо и налево.

– Проблема в том, – сказал мистер Боггис, – что эта работа сводит людей с ума. Берешь парня ничем не хуже нас, и через несколько месяцев он разговаривает с травой и сдирает с живых людей кожу.

– Ветинари не сумасшедший.

– Это смотря, как посмотреть. Никто не может быть умным, как он, не сойдя до этого с ума.

– Я просто слабая женщина, – сказала миссис Пальм, вызвав резонное недоверие многих из присутствующих, – но мне не кажется, что у нас есть выход. Или у нас будет долгая борьба за власть или мы решим вопрос сейчас. Правильно?

Лидеры гильдий посмотрели друг на друга, одновременно стараясь не встречаться взглядами. Кто теперь будет патрицием? Однажды уже была большая борьба за власть с участием многих сторон, но сейчас…

Получаешь власть, но и получаешь проблемы. Времена изменились. В наши дни, приходится балансировать и сводить между собой все конфликтующие интересы. Годами ни один разумный человек не пытался убить Ветинари, потому-что жизнь с ним была лучше, чем без него.

Кроме того… Ветинари приручил Анх-Морпорк. Приручил, как собаку. Он взял слабенькую дворнягу из своры дворняг, удлинил ее зубы и усилил челюсти, нарастил мускулы, застегнул ошейник, накормил постным мясом и натравил на горло всего мира.

Он собрал все банды и группировки и показал им, что маленькие кусочки торта ежедневно, лучше, чем один большой кусок с гвоздем внутри. Он показал им, что лучше брать понемногу, но зато увеличить торт.

Анх-Морпорк, единственный из городов на равнинах открыл ворота для гномов и троллей ("Сплавы всегда крепче", – как сказал Ветинари). И это сработало. Они производили товар. Часто они создавали проблемы, но еще чаще они создавали богатство. И, как результат, хотя до сих пор Анх-Морпорк имел много врагов, эти враги были вынуждены финансировать свои армии на занятые деньги. Большинство этих денег занималось в Анх-Морпорке, под грабительские проценты. Много лет уже не было больших войн. Анх-Морпорк сделал их нерентабельными.

Тысячи лет назад старая империя была захвачена Миром Морпоркия, который сказал миру: "Не воюй, или я уничтожу тебя". Мир Морпокия пришел опять, но теперь он сказал: "Если будешь воевать, мы отзовем закладные. И, между прочим, ты направил на меня мою пику. Я заплатил за щит, что ты держишь. И сними мой шлем, когда разговариваешь со мной, ты маленький вонючий должник".

И теперь вся эта машина, которая работала так тихо, что люди забыли, что это просто машина, и просто думали, что так устроен мир, начала барахлить.

Лидеры гильдий обдумали свои мысли и решили, что чего они не хотят так это власти. Что они действительно хотели, так это то – чтобы завтра будет очень похоже на сегодня.

– Есть гномы, – сказал мистер Боггис. – Если даже кто-нибудь из нас, конечно, я не говорю, что это будет один из нас, даже если кто-то выиграет, что насчет гномов? Если это опять будет кто-то вроде Снапкейза, на улицах будут валяться отрубленные коленные чашечки.

– Ты думаешь, что нам нужно что-то типа… голосования? Что-то популярное?

– О, нет. Сейчас просто… просто… все гораздо сложнее. А власть бьет людям в голову.

– А потом отрубают головы другим.

– Мне хотелось бы, чтобы Вы прекратили говорить об этом, кто бы Вы не были, – сказала миссис Пальм. – Все могут подумать, что Вам отрубили голову.

– У…

– О, это Вы, мистер Косой. Я очень извиняюсь.

– Как президент гильдии Адвокатов, – сказал мистер Косой, самый уважаемый зомби в Анх-Морпорке, – я должен рекомендовать стабильность в этом вопросе. Могу я предложить уважаемому собранию один совет.

– Сколько он будет стоить? – спросил мистер Хук.

– Стабильность, – сказал мистер Косой, – равнозначна монархии.

– О, пожалуйста, только не говорите нам…

– Посмотрите на Клатч, – упрямо продолжил мистер Косой, – династия Серифов. Результат – политическая стабильность. Возьмите Псевдополис. Или Столат. Или даже Агатинскую империю…

– Да хватит, – сказал мистер Доуни. – Все знают, что короли…

– О, монархи приходят и уходят, они свергают друг друга, и так далее и тому подобное, – сказал мистер Косой. – Но строй сохраняется. Кроме того, я думаю, мы найдем возможность все… устроить.

Он почувствовал почву под ногами. Он рассеянно теребил нити, которыми была пришита его голова. Много лет назад он отказался умереть, пока ему не заплатят, как адвокату, за защиту самого себя на суде.

– Что Вы имеете в виду? – спросил мистер Горшок.

– Примите к сведенью, что вопрос о восстановлении монархии в Анх-Морпорке уже поднимался несколько раз в последнее время, – сказал мистер Косой.

– Да. Сумасшедшими, – сказал мистер Боггис. – Один из симптомов. Надень трусы на голову, поговори с деревьями, пускай слюни, доказывай всем, что Анх-Морпорку нужен король, и тебя…

– Правильно. Предположим, разумные люди решили рассмотреть этот вопрос?

– Продолжайте, – сказал мистер Доуни.

– Уже были прецеденты, – сказал мистер Косой. – Монархии, которые обнаруживали, что у них нет подходящего монарха, … находили другого. Кого-то с подходящим происхождением из другой королевской линии. Просто-напросто, все, что нужно, это кто-нибудь кто, м-м, будет хорошей марионеткой, если можно так выразиться.

– Извините? Вы говорите искать короля? – воскликнул мистер Боггис. – Повесим что-то вроде объявления? "Есть вакантный трон, претендентам приходить с собственной короной"?

– Фактически, – проигнорировал его мистер Косой, – насколько я помню, во время первой империи Генуа написала в Анх-Морпорк и попросила прислать одного из наших генералов на место их короля, их королевская линия вымерла из-за столь интенсивного кровосмешения, что их последний король попытался скреститься сам с собой. В исторических книгах описано, что мы послали нашего лояльного генерала Тактикуса, и его первым актом после коронации было объявление войны Анх-Морпорку. Королей можно… менять.

– Вы что-то говорили о том, что все можно устроить, – сказал мистер Боггис. – Вы имели в виду, что мы сможем говорить королю, что делать?

– Мне нравится Ваша формулировка, – сказала миссис Пальм.

– Мне нравится Ваша поддержка, – сказал мистер Доуни.

– Мы не будем говорить, – сказал мистер Косой. – Мы будем… соглашаться. Вообще, в качестве короля, он будет занят традиционными делами королей…

– Махать рукой, – сказал мистер Хук.

– Следить за осанкой, – сказал миссис Пальм.

– Принимать послов иностранных государств, – сказал мистер Горшок.

– Пожимать руки.

– Отрубать головы…

– Нет! Нет. Нет, это не будет входить в его обязанности. Малые государственные дела будут решаться…

– Его советниками? – сказал доктор Доуни. Он откинулся на спинку стула. – Мне кажется, я все понял, мистер Косой, – сказал он. – Но короли, заняв трон, становятся чертовски трудными в управлении.

– На это тоже есть прецеденты, – сказал мистер Косой.

Глава гильдии Наемных Убийц сощурился.

– Я заинтригован, мистер Косой, как только лорд Ветинари серьезно заболел, выскочили Вы с такими решениями. Это похоже на… странное совпадение.

– Нет ничего загадочного, уверяю Вас. Это судьба. Конечно, до многих из Вас уже дошли слухи, что в нашем городе есть кое-кто, чье происхождение можно проследить к последней королевской семье. Кое-кто, кто работает в этом самом городе на сравнительно низкой должности. Фактически, простым полицейским.

Последовали кивки, но не сказать, чтобы очень уж определенные. Им было так же далеко до кивков, как хрюканью до пения. Все гильдии собирали информацию. Никто не хотел показать, как много, или как мало, они знали, на случай того, что они знали слишком мало или, что даже хуже, знали слишком много.

Однако, Док Псевдополис из гильдии Шулеров скорчил физиономию покера и заявил: – Да, но момент наступает. И через несколько лет будет век Крысы. Говорят, что этот век приносит что-то вроде лихорадки.

– И все же это человек существует, – сказал мистер Косой. – Кто ищет, тот всегда найдет, если правильно искать.

– Очень хорошо, – сказал мистер Боггис. – Назовите имя этого капитана. – В картах он всегда проигрывал большие суммы.

– Капитана? – переспросил мистер Косой. – С прискорбием должен сообщить, что его природные данные далеки до этого звания. Он капрал. Капрал С. В. Ст. Дж. Ноббс.

Наступила тишина.

Потом послышалось сдерживаемое бульканье, как если бы вода пыталась пробиться сквозь перекрытую трубу.

Его издавала королева Молли из гильдии Попрошаек, которая все это время пыталась не цыкать теми самыми штуками, которые до сих пор остались у нее во рту, между которыми застряли кусочки обеда, и которые технически назывались зубами.

Сейчас она смеялась. Смеялась так, что на всех ее бородавках тряслись волосы. – Нобби Ноббс? – смеялась она. – Вы говорите о Нобби Ноббсе?

– Он последний известный потомок графа Анхского, который может предъявить свое происхождение к дальнему кузену последнего короля, – сказал мистер Косой. – Так говорят в городе.

– Кажется, я припоминаю, – сказал доктор Доуни. – Маленький такой паренек, похожий на макаку, постоянно курит бычки. Рябой. Постоянно выпрашивает бычки.

– Это он! – хихикала королева Молли. – Морда как мозоль у плотника!

– Он? Да он же идиот!

– У него вид как у мусорки, – сказал мистер Боггис. – Я не понимаю, почему…

Неожиданно он остановился, и присоединился к созерцательной тишине, которая охватила всех сидящих за столом.

– Не понимаю, почему бы… нам не рассмотреть этот вопрос, – после паузы добавил он.

Заседающие лидеры посмотрели на стол. Потом на потолок. Потом прилежно стали избегать взглядов друг друга.

– А кровь себя покажет, – сказал мистер Керри.

– Всегда, когда я видела его, я думала: "Есть же человек, который может ходить с величием", – сказала миссис Пальм.

– Он выпрашивал бычки с очень царственным видом, очень грациозно.

Опять наступила тишина. Но это была тишина занятости, как бывает тишина занятости на муравейнике.

– Должна напомнить вам, леди и джентльмены, что бедный мистер Ветинари все еще жив, – сказала миссис Пальм.

– Конечно, конечно, – сказал мистер Косой. – И пусть предолго останется таковым. Я просто показал вам одну из возможностей, которая встанет перед нами когда-нибудь, я надеюсь, не очень скоро, когда нам надо будет подыскивать… наследника.

– В любом случае, – сказал мистер Доуни, – нет никаких сомнений, что Ветинари лучше. Если он выживет, на что мы все очень надеемся, конечно, мне кажется, мы должны потребовать от него, чтобы он отказался от поста ради здоровья. Спасибо за хорошую службу и все такое. Купим ему хороший домик где-нибудь за городом. Дадим пенсию. Обеспечим местом на официальных обедах. Очевидно, если его так легко отравить, он будет рад освободиться от пут официальной должности…

– А как насчет волшебников? – спросил мистер Боггис.

– Они никогда не вмешиваются в гражданские вопросы, – сказал доктор Доуни. – Кормите их четыре раза в день, приветствуйте их поднятием шляпы, и они счастливы. Они не знают ничего о политике.

Наставшая тишина была нарушена королевой Молли из гильдии Попрошаек. – А как насчет Ваймза?

Доктор Доуни пожал плечами. – Он слуга города.

– Я об этом и говорю.

– Мы же представители города!

– Ха! У него другое мнение. И вы знаете, что Ваймз думает о королях. Последнему королю отрубил голову именно Ваймз. Ему по наследству передались мысли что, размахивая топором можно решить все.

– Подумай, Молли, ты же знаешь, что Ваймз возможно отрубил бы сам голову Ветинари, если бы он знал, что он выберется из этого. Уверяю, он не питает к нему никакой любви.

– Ему это не понравится. Это все, что я могу сказать. Ветинари постоянно заводит Ваймза. Никто не знает, что произойдет, если он однажды отпустит сразу весь завод Ваймза…

– Он – слуга народа! – отрезал доктор Доуни.

Королева Молли скорчила рожу, что было совсем не сложно сделать с ее способностями, и откинулась на спинку стула. – Времена меняются, не так ли? – пробормотала она. – Группа обычных людей садится за стол, беседует, и неожиданно мир меняется? Овца перекувыркнулась и изменила овчарню.

– Сегодня вечером в доме у леди Селачи будет вечеринка, – сказал доктор Доуни, игнорируя ее. – Я думаю, Ноббс будет в числе приглашенных. Возможно мы сможем… встретиться с ним.

Ваймз объяснил себе, что ему действительно надо проверить, как идут дела в новом доме стражи на Читтлинг-стрит. Кокбилл-стрит начиналась сразу за углом. Туда он и пойдет, неофициально. Нет смысла посылать сюда кого-нибудь, когда они так заняты со всеми этими убийствами, делом Ветинари и анти-слэбовой компанией Камнелома.

Он завернул за угол и остановился.

Почти ничего не изменилось. Это шокировало. После… о, стольких лет… улица не имела права не измениться.

Но вымытые полосы мостовой между домами все еще пересекали улицы. Старая покраска так же была нанесена на стены, дерево которых было слишком старо и источено для нормальной покраски. Жители Кокбилл-стрит обычно были слишком бедны, чтобы купить достойную краску, но всегда слишком горды, чтобы использовать побелку.

И все стало немного меньше, чем он помнил. На этом все.

Когда он был здесь в последний раз? Он не помнил. Эта улица находилась за кварталом Теней, и до последнего времени полиция оставляла этот район управляться своими неписаными правилами.

В отличие от квартала Теней на Кокбилл-стрит было чисто, обычной, пустой чистотой, когда у людей не хватает средств даже на грязь. Обитатели Кокбилл-стрит были хуже, чем бедны, потому-что они даже не знали, что такое бедность. Если их об этом спросить, они наверно ответят что-то вроде " брюзжать нехорошо", или "некоторые живут гораздо хуже", или "мы завсегда держимся на поверхности, и ничё никому не должны".

Он почти слышал, как его бабушка говорила: "Бедность не оправдание, чтобы не покупать мыло". Конечно, многие не покупали. Но на Кокбилл-стрит все покупали как один. На столе могло не быть никакой еды, но боже, он должен быть чисто выскоблен. Такова была Кокбилл-стрит, где чаще всего питаются собственной гордостью.

Как ужасен мир, подумал Ваймз. Констебль Посети однажды сказал ему, что кротость будет вознаграждена, но чем эти бедняги заслужили такое?

Обитатели Кокбилл-стрит смогли бы уступить дорогу даже кротости. Неясное понимание, что есть правила, удерживало, физически и духовно, людей на этой улице. И они проходили по жизни с тихим, сковывающим страхом, что они живут не совсем по этим правилам.

Люди говорят, что существует один закон и для бедных и для богатых. Это не правда. Все законы и правила существуют для тех людей, которые достаточно глупы, чтобы думать, как обитатели Кокбилл-стрит.

Стояла странная тишина. Обычно здесь носились толпы детишек, телеги направлялись в порт, но сегодня здесь было очень тихо.

Посреди улицы была расчерчена мелом таблица для игры в классики.

Ваймз почувствовал слабость в ногах. Эта таблица все еще здесь. Когда он в последний раз видел ее? Тридцать пять лет назад? Сорок? Ее наверно перерисовывали тысячи раз.

Он довольно хорошо играл в нее. Конечно, они играли в нее по Анх-Морпоркским правилам. Они пинали не гальку, а Вильяма Скаггинза. Это была одна из многих изобретательных игр, в которые они играли, где надо было скакать, прыгать и пинать Вильяма Скаггинза, до тех пор, пока он не впадал в один из своих припадков, пускать слюни и жестоко биться головой об мостовую.

Ваймз мог попасть Вильямом девять раз из десяти. На десятый раз Вильям кусал его за ногу.

В те дни, жизнь была простой и прямой и состояла из издевательств над Вильямом и поисками еды. Не было никаких вопросов, на которые надо искать ответы, за исключением может быть, как залечить болячку на ноге.

Сэр Самуэль оглянулся на пустую улицу, и выкатил ногой камень из канавы. Затем он толкнул его в один из квадратов, подтянул свой плащ, и поскакал по клеткам…

Что там надо кричать, когда скачешь? "Шишли-мышли, сопли вышли!"? Нет? Или что-то типа "Вильям Скаггинз – ду-ра-чок!"? Теперь он весь день будет думать над этим.

В доме напротив открылась дверь. Ваймз замер с одной поджатой ногой. Оттуда, медленно и неуклюже, вышли двое в черном.

Это потому, что они несли гроб.

Необходимая торжественность была нарушена их суетой, вытягиванием застрявшего в дверях гроба, помогая двум другим носильщикам тоже выбраться на свежий воздух.

Ваймз вовремя опомнился, опустил поджатую ногу, затем еще больше опомнился, и снял головной убор в знак уважения и скорби.

Вынесли еще один гроб. Он был значительно меньше. Его несли только двое, хотя, наверно, хватило бы и одного.

Пока скорбная процессия выбиралась из дома, Ваймз шарил по карману в поисках бумажки с написанным Камнеломом адресом. Вид процессии с одной стороны был забавен, как цирковая сцена, когда карета останавливается, и дюжина клоунов начинает из нее выбираться. Места было слишком мало для такой толпы соседей.

Он нашел бумажку и развернул ее. Первый этаж, Кокбилл-стрит, 27.

Именно здесь. Он пришел точно на похороны. Двойные похороны.

– Похоже, настало тяжелое время для големов, – сказала Ангуа. В канаве лежала глиняная рука. – Это уже третий разбитый на улице голем.

Впереди послышался треск, и из окна более или менее горизонтально вылетел гном. Он треснулся железным шлемом об мостовую, выбив фонтан искр, но тут же вскочил и бросился обратно через дверь.

Через секунду он опять вылетел в окно, но был остановлен Кэрротом, который поставил его на ноги.

– Здравствуйте, мистер Рудокоп! С Вами все в порядке? И что здесь происходит?

– Этот чертов Буравчик, капитан Кэррот! Вы должны арестовать его!

– Почему, что случилось?

– Он отравляет людей, вот почему!

Кэррот бросил взгляд на Ангуа и переспросил Рудокопа: – Отравляет? Это очень серьезное обвинение.

– Да, что Вы говорите?! Да, мы вместе с миссис Рудокоп всю ночь не спали! Я ничего об этом ничего такого и не думал, пока не пришел сюда и не увидел, что сюда и другие пришли жаловаться…

Он попытался вырваться из рук Кэррота. – Знаете что? – закричал он. – Знаете что? Мы заглянули в его ледник и знаете что? Вы знаете что? Знаете, что он продавал нам под видом мяса?

– Скажите мне, – сказал Кэррот.

– Свинину и говядину!

– О, господи.

– И баранину!

– Вах, вах.

– Почти никакой крысятины!

Кэррот покачал головой с двуличностью торговцев.

– А Храпун Глодссонсанклессон сказал, что он ел Крысиный Сюрприз вчера вечером и он клянется, что там были куриные косточки!

Кэррот отпустил гнома. – Стой здесь, – сказал он Ангуа, и, пригнувшись, зашел в "Нору Съедобных Деликатесов Буравчика".

В него полетел топор. Он почти рассеянно поймал его и небрежно отбросил его в сторону.

– Ой!

Рядом с прилавком была куча-мала из гномов. Насущная тема ссоры уже давно была забыта и, это были гномы, шли разборки по важнейшим вопросам, таким как, чей дед у чьего деда стащил право на разработку шахты триста лет назад, и чей топор сейчас торчит в чьем-то горле.

Но с появлением Кэррота ситуация изменилась. Борьба, в общем, прекратилась. Драчуны попытались придать себе вид, что они просто стоят там. Послышались неожиданные и общие возгласы: – Топор? Какой топор? А, этот топор? Я его просто показывал своему давнишнему приятелю Бьёрну, старому доброму Бьёрну стало что-то душно здесь.

– Хорошо, – сказал Кэррот. – Что тут говорят о яде? Сначала мистер Буравчик.

– Бесстыжая ложь! – закричал Буравчик, откуда-то из-под кучи-малы. – У меня отличный ресторан! У меня такие чистые столы, что с них можно кушать!

Кэррот поднял руку, чтобы остановить этот поток оправданий. – Тут кто-то что-то сказал о крысах, – сказал он.

– Я сказал им, я использую только лучших крыс! – заорал Буравчик. Отличных упитанных крыс из самых лучших мест! Никаких крыс с мусорок! И их очень тяжело достать, уж поверьте мне!

– А когда Вы их не можете достать? – спросил Кэррот.

Буравчик замолчал. Трудно лгать Кэрроту. – Хорошо, – промямлил он. – Наверно, когда их не хватает, я добавляю немного курятины, может, чуть говядины…

– Ха! Чуть? – заорали со всех сторон.

– Да посмотрите его ледник, мистер Кэррот!

– Да, он использует вырезку и вырезает из нее ножки и заливает соусом из крыс!

– Я не знаю, стараешься, как можешь, чтобы все было по приемлемой цене, и что получаешь вместо спасибо? – горячо воскликнул Буравчик. – Ноги беготней до мяса сбиваешь.

– Ты сбиваешь их до поддельного мяса!

Кэррот вздохнул. В Анх-Морпорке не было законов по охране здоровья. Все равно, что устанавливать детекторы дыма в аду.

– Хорошо, – сказал он. – Но нельзя же отравиться говяжьей вырезкой. Честно, нет. Нет. Нет, заткнитесь вы все. Нет, мне все равно, что вам говорили ваши мамы. А теперь, я хочу узнать об этом отравлении, Буравчик.

Буравчик, наконец, встал на ноги.

– Мы приготовили вчера вечером Крысиный Сюрприз на ежегодный ужин Сыновей Кровавого Топора, – сказал он. Вокруг зарычали. – И это были крысы, – повысил он голос, заглушая жалобы. – Больше ничего нельзя использовать, слушайте, там обязательно надо запекать крысиные носы в булочки, понятно? Лучшие и жирные крысы пошли на это, позвольте мне сказать!

– И вы все заболели после этого? – спросил Кэррот, доставая блокнот.

– Потели всю ночь!

– Не могли видеть!

– Я клянусь, что знаю каждую закорючку на двери туалета!

– Я запишу это как "определенно", – сказал Кэррот. – Что еще было в праздничном меню?

– Грызун-аля-гриль в крысином креме, – сказал Буравчик. – Все приготовлено согласно правилам гигиены.

– Что Вы имеете в виду "согласно правилам гигиены"? – спросил Кэррот.

– Повару надо обязательно вымыть руки после приготовления пищи.

Все гномы закивали. Конечно, это отвечает правилам гигиены. Нельзя, чтобы люди ходили с окрысиными руками.

– Все равно, вы же ели здесь годами, – сказал Буравчик, чувствуя, что инициатива переходит на его сторону. – Это же первый раз, когда возникла какая-то проблема, не так ли? Мои крысы всем известны!

– Ваши цыплята теперь тоже будут известны, – сказал Кэррот.

Вокруг засмеялись. Даже Буравчик присоединился. – Хорошо, я извиняюсь за цыплят. Но дело не в них, или плохих крысах, вы же знаете, я покупаю их у Крошки Безумного Артура. Ему можно доверять, что бы там еще о нем не говорили. Ни у кого нет крыс лучше. Все это знают.

– Это Крошка Безумный Артур с Глим-стрит? – спросил Кэррот.

– Да. Почти никаких замечаний по ним.

– У Вас остались еще крысы?

– Одна или две, – выражение Буравчика изменилось. – Уж не думаете ли Вы, что он их травит? Я никогда не доверял этому маленькому сволочуге!

– Я проведу расследование, – сказал Кэррот, пряча блокнот. – Я бы хотел взять немного крысятины, пожалуйста. Тех крыс. С собой, – он посмотрел на меню, пошарил по карману и вопросительно посмотрел через дверь на Ангуа.

– Совершенно не обязательно их покупать, – слабо сказала она. – Это улики.

– Нельзя обманывать невиновного торговца, который попал, может быть, в неудачные обстоятельства, – возразил Кэррот.

– Вам с кетчупом? – спросил Буравчик. – Они изумительны с кетчупом.

Катафалк медленно катился по улицам. Выглядел он довольно дорого, но это же была Кокбилл-стрит. Люди откладывали деньги. Ваймз прекрасно помнил это. На Кокбилл-стрит всегда откладывают деньги. Откладывают деньги на черный день, даже если и так темно. И легче было умереть, чем дать людям повод думать, что ты в состоянии организовать только дешевые похороны.

Полдюжины плакальщиц в черном медленно шла за катафалком, за ними следовало примерно двадцать человек, которые старились, по меньшей мере, выглядеть респектабельно.

Ваймз шел позади процессии до самого кладбища, которое находилось за храмом малых богов, и там, пока священник что-то мямлил, он неуклюже прятался за надгробными камнями и мрачными кладбищенскими деревьями.

"Боги создали обитателей Кокбилл-стрит бедными, честными, и бережливыми", – подумал Ваймз. "Они также могли повесить себе на спину табличку "Отвесь мне пендаль", и так же жили бы с этим. Все же обитатели Кокбилл-стрит тянулись к религии, хотя и не выставляли это напоказ. Они всегда откладывали немного жизни на черную вечность".

Наконец, толпа рядом с могилами начала расходиться, люди потянулись потихоньку к выходу с отсутствующими взглядами людей, которых ждали огромные окорока на столе дома.

Ваймз отметил заплаканную молодую женщину в основной группе и осторожно подошел. – Э… Вы будете Милдред Изи? – спросил он.

Она кивнула. – Кто Вы? – она взяла его за рукав и добавила: – Сэр?

– Это была та самая миссис Изи, которая занималась шитьем? – спросил Ваймз, тактично отводя ее в сторону.

– Да, она…

– А… маленький гроб?

– Это был наш Вильям…

Девушка была, похоже, готова разрыдаться опять.

– Можно с Вами поговорить? – спросил Ваймз. – Я надеюсь, Вы можете сказать несколько важных вещей.

Он ненавидел себя за это. Достойный человек выразил бы сочувствие и тихонько ушел. Но, пока он стоял среди холодных надгробий, дурацкое понимание, что сейчас можно узнать все ответы, если суметь задать правильные вопросы, охватило его.

Она оглянулась на остальных. Все уже дошли до ворот, и стояли там с любопытством рассматривая их.

– Э… я понимаю, что сейчас не подходящее время, – сказал Ваймз. – Но когда дети играют в классики на улице, какая у них считалка? "Шишли-мышли, сопли вышли"? Правильно?

Она уставилась на его застывшую улыбку. – Эту считалку уже забыли, – холодно сказала она. – У них сейчас другая считалка: "Билли Скаггинз – и-ди-о-тик". Кто Вы такой?

– Меня зовут Ваймз, я коммандер городской стражи, – сказал Ваймз. "Значит… Вилли Скаггинз остался жить здесь, в мишуре и блеске… А старик Каменолицый был просто кем-то на костре…"

Девушка заплакала.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, – сказал Ваймз, как можно мягче. – Мне нужно было на Кокбилл-стрит, поэтому я… я хочу сказать, что я… я здесь не для того… я пошел сюда не для того что… слушайте, я знаю, что Вы брали домой еду из дворца. В этом нет ничего такого. Я здесь не для того, чтобы… о, черт, возьмите, пожалуйста, мой платочек, Ваш уже весь мокрый.

– Все так поступают!

– Да, я знаю.

– Все равно, повар никогда ничего не говорил…, – она опять начала всхлипывать.

– Да, да.

– Все берут понемногу, – сказала Милдред Изи. – Это не воровство.

"Нет, воровство", – мелькнула предательская мысль. "Но мне нет дела до этого".

А теперь… он схватился за медный шест и полез на высоту, туда, где бушевала гроза. – Э… в последний раз, какую еду Вы сво… принесли домой? – спросил он. – Что это было?

– Только немного сладкого желе и немного, Вы знаете, что-то типа джема, сделанного из мяса…

– Паштет?

– Да. Я хотела немного побаловать…

Ваймз кивнул. Мягкая и калорийная еда. Как раз для слабого ребенка и для беззубой бабушки.

Ладно, он уже стоял на крыше, над головой висят черные и грозные тучи, с тем же успехом можно раскачивать громоотводом в грозу. Время задавать…

Как оказалось, неправильный вопрос.

– Скажите, – спросил он, – от чего умерла миссис Изи?

– Можно объяснить по другому, – сказала Веселинка. – Если бы крысы отравились бы свинцом вместо мышьяка, то их носы можно было бы точить, как карандаши.

Она опустила мензурку.

– Вы уверены? – спросил Кэррот.

– Да.

– Крошка Безумный Артур не стал бы отравлять крыс. Особенно крыс, которые предназначены для еды.

– Я слышала, что он не очень любит гномов, – сказала Ангуа.

– Да, но бизнес есть бизнес. Никто, кто ведет бизнес с гномами, не любит их, а он снабжает все кафе и рестораны гномов в городе.

– Может, они наелись мышьяка до того, как он поймал их? – сказала Ангуа. – Прежде всего, люди используют его, чтобы травить крыс…

– Да, – сказал Кэррот, очень совещательным голосом. – Его для этого используют.

– Я надеюсь, ты не думаешь, что Ветинари каждый день тыкает вилкой в толстую крысу? – сказала Ангуа.

– Я слышал, что он использует крыс для шпионажа, поэтому я не думаю, что он ест их на обед, – сказал Кэррот. – Но было бы неплохо узнать, где Крошка Безумный Артур их достает, ты так не думаешь?

– Коммандер Ваймз сказал, что он работает над делом Ветинари, – сказала Ангуа.

– Но мы только что узнали, что крысы у Буравчика полны мышьяка, – невинно возразил Кэррот. – Все равно, я хотел попросить сержанта Кишку разобраться с этим.

– Но… Крошка Безумный Артур? – сказала Ангуа. – Он же безумен.

– Фред может взять Нобби с собой. Пойду и скажу ему. Хм. Веселинка?

– Да, капитан?

– Вы прячете лицо от меня… ох. Вас кто-то ударил?

– Нет, сэр!

– Просто у Вас как-будто синяки под глазами и Ваши губы…

– Сэр, я в порядке! – безнадежно сказала Веселинка.

– О, ну хорошо, если Вы так говорите. Я… э, я… тогда поищу сержанта Кишку, затем.

Он пристыжено побрел прочь.

Остались они вдвоем. "Девочки собрались", – подумала Ангуа. "В любом случае, из нас двоих получается одна нормальная девушка".

– Я не думаю, что тушь подходит, – сказала Ангуа. – Губнушка, это неплохо, но тушь… Мне так кажется.

– Наверно мне надо поучиться.

– Ты уверена, что ты оставляешь бороду?

– Ты говоришь про… бритье? – отпрянула Веселинка.

– Хорошо, хорошо. Как насчет железного шлема?

– Он принадлежал моей бабушке! Это гномий!

– Ладно, ладно. Хорошо. Ты, все равно, неплохо начала.

– Э… что ты думаешь об… этом? – спросила Веселинка и протянула ей бумажку.

Ангуа прочла ее. Там был список имен, хотя большинство из них были перечеркнуты:

~~Веселинка Малопопка~~

~~Веселинка~~

~~Весеола~~

~~Весеолли~~

~~Весиолли~~

Люцинда Малопопка

~~Весеолитта~~

~~Весиолитта~~

Веселина

– Э… что ты думаешь, – волнуясь, спросила Веселинка.

– "Люцинда"? – подняв бровь, спросила Ангуа.

– Мне всегда нравилось это имя.

– "Весилина" – звучит неплохо. – И очень похоже на твое настоящее имя. При нашей всеобщей безграмотности, никто и не заметит, если ты сама на это не укажешь.

Веселинка расправила плечи. Когда решаешь крикнуть миру о том, кто ты есть, легче узнать, что крикнуть можно шепотом.

"Веселина", – подумала Ангуа. "Что сейчас в этом имени? Есть ли в нем железный шлем, железные ботинки, маленькое испуганное лицо и длинная борода?

Что ж, значит, будет".

Где-то под Анх-Морпорком крыса шла по своим крысиным делам, труся беспечно через обломки в сыром подвале. Она шла к магазину, который был поблизости, за углом, в нем торговали зерном и, обогнув угол, она столкнулась нос к носу с другой крысой.

Однако, эта крыса стояла на задних лапах, на ней был надет черный плащ и она держала косу. Столкновение было настолько близким, что первая крыса разглядела в полутьме, что встречная была сплошь из голых костей.

СКВИК? – спросила она.

Затем образ растаял и обернулся несколько более маленькой фигуркой. За исключением размера, в ней не было ничего крысиного. Она была человеческой или, по меньшей мере, человекоподобной. Одета она была в брюки из крысиной кожи, но голой выше пояса, за исключением двух лент крест на крест охватывающих грудь. Во рту торчала тоненькая сигара.

Человечек поднял очень маленький арбалет и выстрелил.

Душа крысы, или что-то похожее на душу по многим признакам, несомненно, существующих душ человеческих существ, угрюмо наблюдала, как человечек взял бывшее ее вместилище за хвост и потянула за собой. Затем она взглянула на Крысиную Смерть.

– Сквик? – спросила она.

Неумолимый Сквикер кивнул.

СКВИК.

Через минутку Крошка Безумный Артур, таща за собой крысу, выбрался на дневной свет. Там уже лежали вдоль стены пятьдесят семь других крыс, но, несмотря на свое имя, Крошка Безумный Артур никогда не убивал молодых и беременных самок. Нельзя уничтожать будущий заработок.

Его табличка все еще была прибита над норой. Крошка Безумный Артур потратился на рекламу, зная, что он единственный кто на равных может бороться с грызунами и насекомыми.

"КРОШКА БЕЗУМНЫЙ" АРТУР

За мелюзгу, которая достает Вас

Крысы БЕСПЛАТНО*

Мыши: 1 пенни за десять хвостов

Кроты: ½ пенни за каждого

Осы: 50 пенни за гнездо. Шершни на 20 пенни дороже

Тараканы и т.п. по договоренности.

Низкие цены · БОЛЬШАЯ РАБОТА

Артур достал самую маленькую в мире записную книжку и обломок головки карандаша. "Посмотрим, так… пятьдесят восемь шкурок по пенни за пару, премия города по пенни за десяток, тушки Буравчику по две пенни за тройку, этот толстокожий ублюдок, черт бы его побрал…

Над ним промелькнула тень, и кто-то наступил на него.

– Хорошо, – сказал владелец ботинка. – Все еще ловит крыс без лицензии Гильдии. Самые легкие десять долларов, что мы заработали, Сид. Давай пойдем и…

Его подняло на несколько дюймов, раскрутило и швырнуло об стенку. Его компаньон увидел, как по мостовой вжикнула струйка пыли, добежала до его ботинка, но среагировал он слишком поздно:

– Он забрался мне под брюки! Он забирается по мне к… ах…

Послышался треск.

– Мое колено! Мое колено! Он сломал мне колено!

Человек, которого отбросило, попытался вскочить, но что-то пронеслось у него по груди и приземлилось на переносице.

– Эй, братишка? – сказал Крошка. – Тя мама шить могет? Да? Тогда дай ей зашить это.

Он схватился руками за веки, и бросился вперед со снайперской точностью. Когда черепа столкнулись, раздался еще один треск.

Человек со сломанным коленом попытался отползти прочь, но Крошка Безумный Артур спрыгнул с его бесчувственного партнера и начал его пинать. Пинки шестидюймового человечка не могут быть болезненными, но было похоже, что Крошка Безумный Артур весит значительно больше, чем полагается при его росте. Его удары напоминали удары железных шариков выпущенных из рогатки. Сила пинка была, как у большого человека, но очень болезненно сконцентрированная на очень маленькой площади.

– Тя могешь сказать всем придуркам из гильдии Крысоловов, что я работаю для какового хочу, и цены у меня каковые я хочу, – говорил он между пинками. – И эти какашки могли бы прекратить притеснять бедного маленького бизнесмена…

Другой исполнитель гильдии уже добрался до конца аллеи. Артур дал последний пинок Сиду и оставил его в канаве.

Крошка Безумный Артур качая головой вернулся к своим делам. Он работал бесплатно, и продавал крыс за половину официальной цены, ужасное преступление. Но он становился все богаче, и руководящие головы гильдии не могли понять идею такой финансовой политики.

Цены Артура были значительны по его запросам. Намного больше в виду специфичности самого Артура и превыше всего с низкой точки зрения Крошки Безумного Артура. Что никак не мог понять Анх-Морпорк, так это то, что, чем меньше ты, тем большую ценность имеют заработанные деньги.

На доллар человек может купить буханку хлеба и съесть ее за один присест. За те же деньги Крошка Безумный Артур мог купить такую же буханку, но для него это была еда на неделю, а потом ее еще можно выпотрошить и использовать, как спальню.

Так же у него из-за его размера были проблемы с выпивкой. Немногие харчевни могут продавать пиво в наперстках или иметь лилипутские кружки. Крошке Безумному Артуру приходилось ходить на выпивку в купальнике.

Но ему нравилась его работа. Никто не мог так избавить от крыс, как Крошка Безумный Артур. Старые и ловкие крысы знающие все ловушки, уловки и яды были беспомощны перед лицом его атаки, а он именно так и атаковал. Последнее, что они чувствовали, это руки, хватающие их за уши, и последнее, что они видели, это его лоб, приближающийся с неимоверной скоростью.

Ругаясь сквозь отдышку, Крошка Безумный Артур вернулся к своим расчетам. Но ненадолго.

Он резко повернулся и нацелился лбом.

– Это мы, Крошка Безумный Артур, – быстро отступая на шаг, сказал сержант Кишка.

– Для тебя мистер Крошка Безумный Артур, мент, – сказал Крошка Безумный Артур, но немного расслабился.

– Мы – сержант Кишка и капрал Ноббс, – сказал Кишка.

– Да ты помнишь нас, не так ли? – умоляющим голосом сказал Нобби. – Мы те самые, которые помогли тебе, когда ты дрался с тремя гномами на прошлой неделе.

– Да, оттянули меня 'т них, если тя 'б этом толкуешь, – сказал Крошка Безумный Артур. – Как только я их уложил.

– Мы хотим поговорить с тобой о крысах, – сказал Кишка.

– Больше не могу брать заказы, – жестко сказал Крошка Безумный Артур.

– О некоторых крысах, что ты несколько дней назад продал "Норе Съедобных Деликатесов Буравчика".

– Вам-то чего до этого?

– Он считает, что крысы были отравлены, – сказал Нобби осторожно прячась за спину Кишки.

– Я крыс не травлю!

Кишка вдруг осознал, что он отступает от шестидюймового человечка. – Да, ну… видишь ли… дело ф том… ты дрался и это… ты не любишь гномов… некоторые могут сказать… дело ф том… это может быть похоже, что ты хотел им отомстить. – Он отступил еще на шаг и чуть не перекувыркнулся через Нобби.

– Отомстить? Почему я должен мстить, братишка? Не меня же попинали! – приближаясь, сказал Крошка Безумный Артур.

– Правильно. Правильно, – сказал Кишка. – Но было бы хорошо, если бы ты сказал нам… откуда ты взял этих крыс…

– Например, из дворца патриция, – сказал Нобби.

– Из дворца? Никто не ловит крыс во дворце. Это запрещено. Нет, я помню тех крыс. Они были шибко жирными, я хотел по пенни за каждую, но он срезал до четырех за три пенни, старый скряга, вот кто он.

– Откуда ты их тогда взял?

Крошка Безумный Артур пожал плечами. Под рынком скота. Я там работаю по вторникам. Не знаю, откуда они приходят туда. Там полно туннелей идущих во все стороны, понятно?

– А они могли съесть яд, до того, как ты их поймал? – спросил Кишка.

Крошка Безумный Артур ощетинился. – Там никто не кладет яд. Я бы там не работал, понятно? У меня все контракты по бойням, и я не буду работать с тем дерьмом, что кладет яд тама. Я не беру деньги за вычищение, понятно? Гильдия ненавидит меня за это. Но я выбираю клиентов, – Крошка Безумный Артур злобно улыбнулся. – Я только отгадываю, где лучшее место кормежки крыс и загоняю их в ловушку. Найду кого-нибудь, кто использует яд в моем районе, пусть тогда платят по расценкам гильдии за их работу, ха, и посмотрим, как это им понравится.

– Я вижу, ты собираешься стать большим человеком в пищевой промышленности, – сказал Кишка.

Крошка Безумный Артур немного наклонил голову к плечу. – Знаешь, что случилось с тем человеком, кто отшибучил такой же прикол? – сказал он.

– Э… нет…? – сказал Кишка.

– Никто не знает, – сказал Крошка Безумный Артур, – энто потому что его больше не нашли. Вы закончили? Мне надо убрать тут осиное гнездо, до того, как я пойду домой.

– Значит, ты их отловил на бойнях? – настоял Кишка.

– Именно там. Хорошенькое местечко. Там кожу выделывают, жир вываривают, мясники сосиски делают… Хорошая кормушка для крысы.

– Да, правильно, – сказал Кишка. – Все сходится. Ну, я думаю, мы отняли у тебя много времени…

– Как ты ловишь ос? – заинтриговано спросил Нобби. – Выкуриваешь?

– Это неспортивно, не пострелять в них на лету, – сказал Крошка Безумный Артур. – Но если день занятой, то я делаю шашки из черного порошка № 1, что продают алхимики. Он показал на ленты с кармашками у себя на груди.

– Взрываешь их? – спросил Нобби. – Это не слишком спортивно.

– Да? А тя когда-нибудь пробовал установить и запалить полдюжины шашек в гнезде, а потом пробиться к выходу, до того, как все полыхнет?

– Да все равно, что искать иголку в стоге сена, серж, – сказал Нобби, на обратном пути. – Какие-то крысы схавали где-то яд, а он поймал их. Что нам теперь надо делать? Травление крыс не противозаконно.

Кишка почесал подбородок. – Я думаю, у нас будут некоторые проблемы, Нобби, – сказал он. – Смотри, все носятся с этим расследованием, и мы, в конце концов, будем выглядеть, как два дурака. Тебе наверно хочется вернуться в участок и доложить, что мы поговорили с Крошкой Безумным Артуром, а он сказал, что это был не он, и баста? Мы же люди, правильно? Ну, по крайней мере я – человек, да и наверно ты тоже, и нас обоих конкретно отодвигают на задний план. Послушай, это уже больше не наша полиция, Нобби. Тролли, гномы, горгульи… я ничего не имею против них, ты знаешь меня, но у меня скоро будет своя маленькая ферма с цыплятами во дворе. И мне хотелось бы уйти с чем-то, чем можно гордиться.

– Хорошо, и что ты хочешь, чтобы мы сделали? Обстучали все двери в этом районе и спросили всех, не держат ли они мышьяк?

– Да, – сказал Кишка. – Ходить и разговаривать, так Ваймз всегда говорит.

– Да их здесь сотни! Все равно, они скажут, что нет.

– Да, но мы должны. Все поменялось, Нобби. Такова современная полиция. Расследование. Сейчас мы должны давать результаты. Понимаешь, полиция становится все больше. Я не возражаю, что старина Камнелом стал сержантом, он неплохой парень, как только узнаешь его получше, но скоро может быть какой-нибудь гном будет отдавать распоряжения. Мне-то все равно, я-то уже буду у себя на ферме…

– Гоняться за курами по двору, – сказал Нобби.

– … но надо же думать о своем будущем. И если дела будут идти также, скоро нужен будет еще один капитан. И это будет хороший засранец, если окажется, что у него фамилия что-то вроде Огнезакал, да, или Скалолом. Так что лучше поумнеть.

– Ты никогда не хотел стать капитаном, Фред?

– Я? Офицеришкой? У меня есть гордость, Нобби. Я ничего не имею против офицерни, но я не хочу быть на них похожим. Мое место среди обычных людей.

– Я тоже хотел бы, – угрюмо сказал Нобби. – Смотри, что я сегодня утром нашел у себя в почтовом ящике.

Он протянул сержанту карточку с золотым обрезом. "Леди Селачи устраивает Домашний Вечер с пяти часов, и просит лорда де Ноббса не отказать в удовольствии составить компанию", – прочел он.

– Ого.

– Слыхал я об этих богатых старушенциях, – удрученно сказал Нобби. – Уверен, она хочет выставить меня там посмешищем, как ты думаешь?

– Не, не похоже, – сказал сержант, серьезно посмотрев на товарища. – Я знаю все эти дела от дяди. "Домашний Вечер" означает немного выпить. Там все эти снобы снобствуют, Нобби. Только выпиваешь, травишь анекдоты, болтаешь о книжечках, ивскувствах всяких.

– У меня нет выходного костюма, – сказал Нобби.

– Ах, так вот в чем вся загвоздка-то, Нобби, – сказал Кишка. – Униформа подойдет. Фактически, добавляет лоску. Особенно, если выглядишь крутым, – сказал он, игнорируя тот факт, что Нобби выглядит не то что круто, но даже не закругленно.

– Правда? – немного воодушевившись, спросил Нобби. – Значит, будут еще приглашения, – добавил он. – Крутые пригласительные, похоже, как-будто их пообкусали по краям золотыми зубами. Ужины, игры в шары, все такое.

Кишка посмотрел на своего друга. Ему в голову пришла странная, но занимательная мысль. – Ну-уу, – сказал он, – конец социального сезона, понимаешь? Время выходит?

– Куда?

– Ну-у… может быть все эти крутые бабы хотят женить тебя на своих дочерях, которые уже поспели…

– Что?

– Нет никого круче графа, за исключение герцога, а у нас нет ни одного герцога. И нет короля. Граф Анхский, вот, что они называют поймать происхождение, – да так было легче сказать. Если просто сказать "Нобби Ноббс – Граф Анхский", то это было, как посмешище. Но если просто сказать – Граф Анхский, то это звучит. Много женщин были бы счастливы стать тещами графа Анхского, даже если это означает сделку с Нобби Ноббсом.

Или хотя бы некоторые.

У Нобби заблестели глаза. – Никогда не думал об этом, – сказал он. – А у тех девочек и денюшки водятся?

– Побольше, чем у тебя, Нобби.

– И, конечно, я обязан перед потомками, чтобы род не оборвался, – задумчиво сказал Нобби.

Кишка улыбнулся ему натянутой улыбкой сумасшедшего доктора, которому молнией дало по голове, после чего он подсоединил свою голову электродами к чучелу и теперь наблюдал, как его детище поскакало к деревне.

– Круто, – сказал Нобби, с затуманенными глазами.

– Правильно, но сначала, – сказал Кишка, – я обойду все бойни, а ты пойдешь по Читтлинг-стрит, а после этого мы можем с чистой совестью отправиться обратно в участок. Идет?

– Добрый день, коммандер Ваймз, – закрыв дверь за собой, сказал Кэррот. – Докладывает капитан Кэррот.

Ваймз сидел, развалившись в кресле и уставившись в окно. Опять поднимался туман. Опять оперный театр напротив затянула дымка.

– Мы, э, обошли всех големов, каких знали в округе, – сказал Кэррот, стараясь дипломатично осмотреть стол на предмет наличия бутылки. – Их почти не осталось, сэр. Мы обнаружили одиннадцать случаев саморазрушения, или самоотпиливания головы, а к обеду люди начали их разрушать или вытаскивать слова у них из головы. Это ужасно, сэр. По всему городу валяются куски глины. Как-будто люди... только этого и ждали. Это странно, сэр. Все, что они делали – это работали и держались друг друга, и никогда никого не трогали. А некоторые из самоуничтожившихся оставили... ну, записки, сэр. Что-то типа, что им стыдно, что и они сожалеют, сэр. И что-то насчет их глины...

Ваймз не отвечал.

Кэррот наклонился в сторону и вниз, посмотреть, нет ли бутылки под столом. – А в "Норе Съедобных Деликатесов Буравчика" продавали отравленных крыс. Мышьяком. Я попросил сержанта Кишку и Нобби проследить за этим. Может случайное совпадение, но проверить не мешает.

Ваймз повернулся. Кэррот слышал, как он дышит. Короткими, резкими вдохами, как человек, который старается контролировать себя. – Что мы упустили, капитан? – далеким голосом спросил он.

– Сэр?

– В спальне его превосходительства. Там есть кровать. Стол. Вещи на столе. Ночной столик. Кресло. Кувшин. Все. Мы все поменяли. Он ест еду. Мы проверили еду, не так ли?

– Всю кладовку, сэр.

– Точно? Мы могли здесь ошибиться. Я не знаю, где, но где-то мы ошиблись. На кладбище есть доказательство того, что мы ошибаемся, – Ваймз почти плакал. – Что еще? Малопопка говорит, что на нем нет следов. Что еще? Надо узнать, как, и если повезет, мы узнаем, кто.

– Он дышит там больше, чем остальные, сэ...

– Но мы перенесли его в другую комнату! Даже если кто-нибудь, я не знаю, закачивал туда яд... они не могут следить за всеми комнатами. Это должна быть еда!

– Я наблюдал, как пробуют еду, сэр.

– Значит что-то, что мы не видим, черт его побери! Люди умирают, капитан! Миссис Изи умерла!

– Кто, сэр?

– Вы никогда не слышали о ней?

– Не могу сказать, сэр. Чем она занималась?

– Занималась? Ничем, я думаю. Она вырастила девять детей в двух комнатах, в невозможной тесноте и она шила рубашки за 2 пенса в час, все чертовы часы, что дали ей боги, все, что она делала, это работала и следила за собой, а теперь она умерла, капитан. И ее внук. В возрасте четырнадцати месяцев. Потому что ее внучка принесла немного объедков из дворца! Немного побаловать их! И знаешь что? Милдред думала, что я собираюсь арестовать ее за воровство! Прямо на чертовых похоронах, господи ты боже мой! – Ваймз разжал и сжал кулак так, что суставы побелели. – Это уже убийство. Не политика, не покушение, это убийство. Потому что мы не можем задать чертовые правильные вопросы!

Дверь открылась.

– Добрый день, хозяин, – улыбаясь, сказал сержант Кишка, отдав честь. – Извините за беспокойство. Я понимаю, что сейчас Вы сильно заняты, но я должен спросить, просто, чтобы исключить Вас из списков расследования, если можно так выразиться. Вы используете у себя мышьяк?

– Э… Фенли, не держи офицера в дверях, – сказал нервный голос, и рабочий отступил в сторону. – Добрый день, офицер. Чем можем быть полезными?

– Проверяем на мышьяк, сэр. Кажется, его применяют там, где нельзя.

– О, господи. Действительно. Я уверен, что мы не применяем, но заходите, пожалуйста, я проверю у мастеров. Не хотите чашку чая?

Кишка оглянулся. На улице клубился туман. Небо посерело. – Не отказался бы, сэр! – сказал он.

Дверь закрылась за ним.

Секундой позже, у него из глаз посыпались искры.

– Правильно, – сказал Ваймз. – Начнем заново.

Он взял воображаемый половник.

– Я повар. Я приготовил эту питательную кашку со вкусом собачей водички. Я наливаю его в три чаши. Все наблюдают за мной. Все чаши хорошо вымыты, правильно? Хорошо. Пробовальщики берут две, одну, чтобы попробовать, а вторую сейчас отдают Малопопке на пробу, а потом слуга – это Вы, Кэррот – берет третью и…

– Кладет его в этот подъемник, сэр. Он есть в каждой комнате.

– Я думал, они несут еду наверх.

– Шесть этажей? Все остынет, сэр.

– Хорошо… держите. Мы забежали вперед. У Вас чаша. Вы кладете ее на поднос?

– Да, сэр.

– Тогда положите.

Кэррот послушно положил невидимую чашу на невидимый поднос.

– Что-то еще? – сказал Ваймз.

– Нарезанный хлеб, сэр. А мы проверяем буханку.

– Суповые ложки?

– Да, сэр.

– Ну, не стойте же. Кладите их…

Кэррот отпустил одной рукой невидимый поднос, и положил невидимый кусок хлеба и неосязаемую ложку.

– Это все? – спросил Ваймз. – Соль и перец?

– Мне кажется, я видел чашечки с солью и перцем, сэр.

– Тогда их тоже туда.

Ваймз уставился круглыми глазами на пространство между руками Кэррота.

– Нет, – сказал он. – Мы могли это упустить, так? Я хотел сказать… мы не могли, не так ли?

Он потянулся и взял невидимую чашечку.

– Скажите, мы проверили соль, – спросил он.

– Сэр, это перец, – подсказал Кэррот.

– Соль! Горчица! Уксус! Перец! – воскликнул Ваймз. – Мы не проверили всю еду и потом даем его превосходительству вкусовые добавки. Мышьяк – металл. Можно ли сделать… металлические соли? Скажите, мы задавались этим вопросом. Мы же не настолько глупы.

– Я конкретно проверю, – сказал Кэррот. Он безнадежно оглянулся. – Только положу этот поднос…

– Еще нет, – сказал Ваймз. – У меня такое уже было. Не надо носиться с криками "Эврика! Дайте полотенце!" только потому, что у нас есть идея. Продолжим. Ложка. Из чего она сделана?

– Хорошо замечено, сэр. Я проверю мастерскую, сэр.

– Сейчас мы готовим на угле! Что он пьет?

– Кипяченую воду, сэр. Мы проверили воду. А я проверил стаканы.

– Хорошо. Итак… у нас готов поднос, мы кладем его на подъемник, и что потом?

– Люди на кухни тянут за канаты, и он поднимается на шестой этаж.

– Без остановок?

Кэррот посмотрел пустым взглядом.

– Он поднимается на шесть этажей, – сказал Ваймз. – Подъемник это шахта с большим ящиком, который можно поднимать и опускать, не так ли? Могу поспорить, что в нее есть выход на каждом этаже.

– Некоторые этажи почти не используется сейчас, сэр…

– Для отравителя это даже лучше. Хмм. Он может просто стоять там, и ждать, когда пройдет поднос, правильно? Мы не знаем что еда, которая приходит туда, та же самая что ушла отсюда?

– Великолепно, сэр!

– Я уверен, это проделывается ночью, – сказал Ваймз. – Он работает по вечерам и встает ни свет ни заря. Когда он ужинает?

– Пока болен, примерно в шесть часов, сэр, – сказал Кэррот. – В это время уже темно. Потом он садится за работу.

– Правильно. У нас много дел. Поехали.

Патриций сидел и читал, когда в комнату вошел Ваймз. – А, Ваймз, – сказал он.

– Сэр, скоро доставят Ваш ужин, – сказал Ваймз. – И еще раз хочу Вам сказать, что Вы бы сильно облегчили бы нам задачу, если бы переехали из дворца.

– У меня в этом нет никаких сомнений.

Из шахты подъемника послышалось громыхание. Ваймз пересек комнату и открыл дверь.

В ящике сидел гном. Зубами он зажал кинжал, а в каждой руке он держал по топору. От его железобетонной концентрации исходила злоба.

– Мой бог, – слабо сказал Ветинари. – Я надеюсь, его хоть приправили горчицей.

– Констебль, были ли проблемы? – спросил Ваймз.

– Неф, фер, – сказал гном, разгибаясь и вынимая нож. – Везде темно, сэр. Там по пути были двери, но, похоже, все давно не использовались, но я все равно забил их, как сказал капитан Кэррот, сэр.

– Очень хорошо. Спускайтесь.

Ваймз закрыл дверцу. Снова послышался громыхание спускающегося гнома.

– Предусмотрели каждую мелочь, да, Ваймз?

– Надеюсь, сэр.

Ящик вернулся с подносом. Ваймз вынул его.

– Что это?

– Клатчианская пицца без анчоусов, – подняв крышку, сказал Ваймз. – Куплена в Пицце-хижине Рона, сразу за углом. Как мне кажется, никто не может отравить всю еду в городе. А столовые приборы из моего дома.

– Ваймз, у Вас мозг истинного полицейского.

– Спасибо, сэр.

– За что? Это не был комплимент, – патриций с видом исследователя в чужой стране потыкал вилкой в тарелке.

– Ваймз, кто-то уже ел это?

– Нет, сэр. Они просто измельчают до такой степени.

– А, я вижу. Я подумал, может, пробовальщики слишком перестарались, – сказал патриций. – Честное слово. Какие еще удовольствия ждут меня в будущем?

– Сэр, Вы выглядите гораздо лучше, – жестко сказал Ваймз.

– Спасибо, Ваймз.

Когда Ваймз ушел, лорд Ветинари поел пиццу, или, по меньшей мере, те ее части, в которых он узнал знакомые продукты. Потом он отложил в сторону поднос и задул свечу у кровати. Он немного посидел в темноте, затем засунул руку под подушку и нащупал острый нож и коробку спичек.

Спасибо небесам за Ваймза. В его безнадежных, сжигающих и превыше всего неправильных способностях было что-то притягательное. Если бы бедняга еще немного задержался, то он бы начал давать ему подсказки.

Кэррот сидел в одиночестве в главной комнате.

Голем стоял там же, где его оставили. Кто-то повесил ему на руку кухонное полотенце. Голова у него все еще была раскрыта.

Какое-то время Кэррот, подперев рукой подбородок, рассматривал его. Затем он открыл ящик стола и вытащил оттуда свиток голема. Поизучал его. Встал. Подошел к голему. Положил слова обратно в голову голема.

Оранжевый огонек загорелся в глазах Дорфла. То, что только что было обоженной глиной, вновь обрело ту неуловимую ауру, которая отличает живое от неживого.

Кэррот нашел дощечку голема и карандаш, всунул его в руку голема, и отошел на шаг.

Горящие глаза следили за тем, как он снимал пояс с мечом, снял нагрудник, снял безрукавку, и стянул шерстяную нательную сорочку через голову.

Его мускулы отражали блеск глаз голема. Они блестели в огне свечей.

– Безоружен, – сказал Кэррот. – Беззащитен. Видишь? Теперь слушай меня…

Дорфл бросился, занося кулак, вперед.

Кэррот не шевельнулся.

Он не моргнул, когда кулак остановился в волоске от его лица.

– Я так и знал, что ты не можешь этого сделать, – сказал он после повторной попытки голема ударить его, кулак остановился в дюйме от живота. – Но рано или поздно тебе придется мне все рассказать. То-есть написать.

Дорфл замер. Потом взял карандаш.

Вынь из меня слова.

– Расскажи мне о големе, который убивает людей.

Карандаш не шевельнулся.

– Остальные покончили с собой, – сказал Кэррот.

Я знаю.

– Откуда ты знаешь?

Голем посмотрел на него. Потом написал:

Глина от глины моей.

– Ты чувствуешь, что другие големы чувствуют? – спросил Кэррот.

Дорфл кивнул.

– А люди убивают големов, – сказал Кэррот. – Я не знаю, можно ли это остановить. Но я хочу попробовать. Дорфл, мне кажется, я понимаю, что происходит. Немного. Мне кажется, я знаю, за кем вы шли. Глина от глины моей. Стыд пал на всех вас. Что-то пошло неправильно. Вы постарались исправить это. Я думаю… вы все на это надеялись. Но слова в голове постоянно мешают вам…

Голем стоял без движений.

– Вы продали его, не так ли? – тихо сказал Кэррот. – Почему?

Дорфл быстро написал:

У голема должен быть хозяин.

– Почему? Из-за слов в ваших головах?

У голема должен быть хозяин!

Кэррот вздохнул. У людей должно быть дыхание, у рыб – вода, а у голема – хозяин. – Я не знаю, как я разберусь с этим, но никто больше не должен пробовать, поверь мне, – сказал он.

Дорфл не двинулся.

Кэррот вернулся к столу. – Интересно, старый священник и мистер Хопкинсон сделали что-то… или помогли как-то, – сказал он, наблюдая за лицом голема. – Интересно… после этого… что-то обернулось против них, оказалось, что мир в некоторой степени слишком…

Дорфл не двигался.

Кэррот кивнул. – Все равно, ты можешь идти. Все теперь зависит от тебя. Я бы помог, если бы мог. Если голем это вещь, то мы не можем предъявить обвинение в убийстве, а я все равно попытаюсь узнать, почему это произошло. А если голему возможно предъявить обвинение в убийстве, тогда вы – народ, и то – что делают с вами, ужасно, и это должно быть прекращено. В любом случае вы выигрываете, Дорфл, – он отвернулся к столу и стал притворяться, что роется в бумагах. – В этом-то и беда, – сказал он, – что все хотят, чтобы кто-то прочел их мысли и сделал мир совершенным. Наверно, даже големы.

Он повернулся лицом к голему. – Я знаю, что у Вас всех есть секреты. Но, если все так же будет продолжаться, скоро не останется никого, чтобы их хранить.

Он с надеждой посмотрел на Дорфла.

Нет. Глина от глины моей. Я не предам.

Кэррот вздохнул. – Хорошо, не буду давить на тебя, – он усмехнулся. – Хотя, ты знаешь, я мог бы. Я мог дописать несколько слов в твоем свитке. Приказать тебе быть разговорчивым.

Огонь в глазах Дорфла усилился.

– Но я не буду. Потому-что это не гуманно. Ты никого не убивал. Я не могу лишить тебя свободы, потому что у тебя ее нет. Иди. Ты можешь идти. Нельзя сказать, что я не знаю, где ты живешь.

Жить – значить работать.

– Дорфл, что хотят големы? Я видел, как големы ходят по улицам, как они все время работают, но чего, в конце концов, вы хотите добиться?

Карандаш вывел:

Отсрочки.

Дорфл повернулся и вышел из здания.

– Ч*рт! – воскликнул Кэррот, совершив великий лингвистический подвиг. Он резко побарабанил пальцами по столу, накинул плащ и вышел в коридор на поиски Ангуа.

Она стояла, прислонившись к стене в кабинете капрала Малопопка. Они беседовали.

– Я отправил Дорфла домой, – сказал Кэррот.

– А у него есть дом? – сказала Ангуа.

– Ну, в любом случае, обратно на бойню. Но, кажется сейчас не время оставлять голема одного на улицах, поэтому я собираюсь идти за ним и соблюдать… С Вами все в порядке, капрал Малопопка?

– Да, сэр, – сказала Веселина.

– Вы носите… э… э…, – разум Кэррота восстал против видения того, что было надета на гноме: – Килт?*

– Да, сэр. Юбку, сэр. Кожаную, сэр.

Кэррот постарался найти подходящий ответ, но все, что у него вышло из этого: – Ох!

– Я пойду с тобой, – сказала Ангуа. – Веселина посидит в главной комнате.

– Э… килт, – сказал Кэррот. – Ох. Ну, э… просто посидите за столом. Мы не надолго. И… э… не вставайте из-за стола, хорошо?

– Пошли, – сказала Ангуа.

Когда они вышли в туман, Кэррот сказал: – Тебе не кажется, что в Малопопке есть что-то… странное?

– Мне она кажется отличной нормальной женщиной, – ответила Ангуа.

– Женщиной? Ты говоришь, что он – женщина?

– Она, – поправила Ангуа. – Это – Анх-Морпорк, знаешь ли. Мы здесь употребляем еще кое-какие местоимения.

Она почувствовала запах его изумления. Конечно, все знали, что, под всеми этими многочисленными кожаными одеждами и кольчугами у гномов было достаточно различий для обеспечения производства дополнительных гномов, но на эти темы гномы не говорили с другими, за исключением тех случаев, когда это было необходимо.

– Ну, мне кажется, у нее должно было хватить приличия держать это при себе, – наконец, сказал Кэррот. – Понимаешь, я ничего не имею против женщин, я уверен, что моя мачеха была женщиной. Но я не думаю, что это разумно, видишь ли, ходить везде, привлекая к этому внимание.

– Кэррот, мне кажется, у тебя не все в порядке с головой, – сказала Ангуа.

– Что?

– Мне кажется, ты свихнулся на своей застенчивости. Понимаешь, господи ты боже! Немного косметики и платье и ты уже ведешь себя, как если бы она превратилась в мисс Ай-лю-лю и начала исполнять стриптиз на столах в каком-нибудь вонючем баре!

Наступило несколько секунд шокированной тишины, пока они оба обдумывали образ стриптиз-танца в исполнении гнома. У обоих разум восстал против этого.

– Все равно, – сказала Ангуа, – если люди не могут быть сами собой в Анх-Морпорке, то где же им быть?

– Будут проблемы, когда другие гномы заметят, – сказал Кэррот. – Я почти мог видеть его колени. Ее колени.

– У всех есть колени.

– Возможно, но когда рисуешься коленями, то напрашиваешься на проблемы. Я имею в виду, я привык к коленям. Я могу смотреть на колени и думать: "О, да, колени, это шарнир у ног", но некоторые из парней…

Ангуа принюхалась. – Он здесь повернул налево. Некоторые из парней что?

– Ну… я не знаю, как они поведут себя, вот и все. Тебе не надо было ее поощрять. Я понимаю, конечно, есть женщины-гномы, но… понимаешь, у них есть скромность не показывать этого.

Он услышал, как Ангуа фыркнула. Ее голос зазвучал откуда-то издалека: – Кэррот, ты знаешь, я всегда с уважением относилась к твоему отношению к гражданам Анх-Морпорка.

– И?

– На меня произвело сильное впечатление, как ты закрываешь глаза на такие вещи как форма и цвет.

– И?

– И ты всегда заботился о людях.

– И?

– И ты знаешь, что я испытываю к тебе определенные чувства.

– И?

– Это так, иногда…

– Да?

– Я очень, очень, очень удивляюсь почему.

Вокруг особняка леди Селачи были припаркованы многочисленные кареты, почти вплотную друг к другу. Капрал Ноббс с трудом пробрался между ними. Постучался в дверь.

Лакей открыл. – Через вход для прислуги, – сказал лакей, и захлопнул дверь.

Но нога Нобби вовремя заблокировала дверь. – Прочите это, – сказал он, протягивая ему две бумажки.

На первой было написано:

"Я, выслушав доказательства многочисленных экспертов, включая миссис Сухоскользку, акушерку, сим подтверждаю, что есть высокая доля вероятности, что предъявитель сего документа, К. В. Ст. Джон Нобби, является человеческим существом.

Подпись, лорд Ветинари".

Второе было письмом от Дракона Короля Гербов.

Глаза лакея округлились. – О, примите мои самые глубокие извинения, Ваша высочество, – сказал он. Он уставился на капрала Ноббса. Нобби был чисто выбрит, по меньшей мере, когда он в последний раз брился, он был выбрит чисто, но на его лице было столько топографических деталей, что оно было похоже на плохой пример подсечного земледелия.

– О, господи, – добавил лакей. Он собрался. – Другие гости обычно предъявляют пригласительные.

Нобби извлек пачку пригласительных. – Меня сейчас, наверно, слишком много приглашают бухнуть, – сказал он, – но, если хочешь, мы можем потом пропустить по кружке у калеки мистера Лука.

Лакей осмотрел его с головы до ног. Ничего особенного в нем он не увидел. До него дошли слухи, а до кого они не дошли? – что в полиции работает законный наследник трона Анх-Морпорка. Но он должен был отметить, что если бы надо было засекретить наследника трона, то невозможно было бы его спрятать лучше, чем за лицом К. В. Ст. Дж. Ноббса.

Но, с другой стороны… лакей знал немного истории, и знал, что за долгую историю трон занимали разные личности, и горбатые, и одноглазые, и калеки, и ужасные, как черт. Основываясь на этом, Нобби был так же достоин трона, как и они. Если технически у него не было горба на спине, то только потому, что горб у него был спереди и еще по бокам. "Бывают времена, – подумал лакей, – когда надо ставить на звезду, даже если эта звезда рыжий гном".

– Вы никогда до этого не бывали на таких приемах, мой господин? – спросил он.

– В первый раз, – ответил Нобби.

– Я уверен, что Ваша кровь проявит себя со временем, – слабо сказал лакей.

"Мне надо уходить, – думала Ангуа на ходу. – Я не могу жить здесь месяц за месяцем.

Не то, чтобы его не за что любить. Не найти более заботливого человека.

В том то все и дело. Он заботится обо всех. Он заботится обо всем. Не взирая на вид и расы. Он все обо всех знает, потому что все интересует его, и его забота всегда общая и никогда личная. Он не думает, что личное – это что-то важное.

О, если бы у него были бы хоть какие-то низкие человеческие чувства, хотя бы эгоизм.

Я не думаю, что он так думает, но можно сказать, что мои черты оборотня расстраивают его где-то в глубине души. Ему не все равно, что говорят люди за моей спиной, и он не знает, как справиться с этим.

Что там недавно гномы сказали? Один сказал что-то вроде: "Она не любит рисоваться", а другой ответил: "Не любит рисоваться, но любит питаться". Я увидела выражение его лица. Я могу с этим справляться… ну, в большинстве случаев… но он не может. Хоть бы стукнул кого. Это не принесло бы никакой пользы, но ему бы стало легче.

А дальше будет еще хуже. В лучшем случае меня поймают в чьем-то курятнике, и тогда-то действительно выльется все дерьмо. Или меня поймают в чьей-то комнате…"

Она попробовала прекратить об этом думать, но у нее ничего не вышло. Оборотня можно только контролировать, но нельзя приручить.

"Это из-за города. Слишком много людей, слишком много запахов…

Может, было бы лучше, если бы мы жили где-нибудь еще, но если бы я сказала "Или я или город", он даже бы не подумал, что у него есть выбор.

Рано или поздно, но мне придется идти домой. Так будет лучше для него".

Ваймз возвращался домой сырой ночью. Он знал, что он слишком сердит, чтобы нормально думать.

Он ни к чему не пришел, и он потратил на это слишком много сил. У него полная телега фактов, и он все делал логически верно, но для кого-то, сидящего где-то, он был полным дураком.

Кэрроту он уже наверно тоже кажется дураком. Он выдает идеи, – хорошие полицейские идеи, и каждый раз все оборачивается глупостью. Он выпендривался и кричал, и делал все, как надо, и ничего не сработало. Они ничего не нашли. Они только чуть повысили уровень своей безграмотности.

Дух старой миссис Изи возник у него в голове. Он очень смутно помнил ее. Он был сопливым мальчиком в толпе сопливых ребят, а она была еще одним хмурым лицом, где-то над передником. Одна из обитателей Кокбилл-стрит. Она сводила концы с концами шитьем, поддерживала представительность и, как и все на улице, существовала всю свою жизнь, никогда не прося ничего больше, и только теряя.

Что еще можно было сделать? Они разве что не содрали дурацкие обои со сте…

Он остановился.

В обеих комнатах одинаковые обои. Во всех комнатах на этаже. Ужасные зеленые обои.

Но… нет, это невозможно. Ветинари спал в той комнате годами, если он вообще спал. Невозможно проникнуть туда и переклеить обои так, чтобы никто не заметил.

Перед ним клубился туман. Он заметил отблеск свечей из окна в соседнем здании, и туман опять скрыл все.

Туман. Да. Сырость. Наползает, оседает на обоях. Старые, пыльные, заплесневевшие обои…

Проверил ли Веселинка обои? Помимо всего, никто фактически не видит их. Они не в комнате, потому-что они и есть комната. Можно ли отравить стеной?

Он даже не осмеливался думать об этом. Если он позволит своему разуму стать подозрительным, то все закрутится и улетит, как все остальное.

"Но… в том то и дело", – сказал его внутренний голос. "Все эти проблемы с подозрениями и ключевыми уликами… это только забава для тела, но вредно для мозгов. Любой настоящий полицейский знает, что нет смысла искать улики, лучше искать Того Кто Сделал Это. Начинать надо с Того Кто Это Сделал. Тогда узнаешь, какие улики надо искать.

Нет, он не собирается потратить еще один день на разбрасывание безнадежно гениальных идей. Достаточно одного взгляда на выражение лица Малопопки, которое с каждым разом становилось все более красочным.

Он сказал: – А, мышьяк – это металл, правильно, может столовые приборы сделаны из него? Он не может забыть выражение лица гнома, когда Веселинка пытался объяснить ему, что это вполне можно сделать, надо только все устроить так, чтобы никто не заметил, как ложка почти сразу начинает растворяется в супе.

На этот раз он сначала подумает".

– Его превосходительство граф Анхский, капрал лорд К. В. Ст. Дж. Ноббс!

Шум разговором моментально затих. Головы повернулись. Кто-то в толпе засмеялся, но на него тут же зашикали соседи.

Леди Силачи вышла навстречу. Она была высокой угловатой женщиной с острыми чертами и орлиным носом, отличительная черта всей ее семьи. Он производил впечатление летящего в собеседника топора.

Она отдала реверанс.

В толпе послышались возгласы удивления, но она взглянула на приглашенных гостей, что по толпе прокатилась волна поклонов и реверансов. Откуда-то из задних рядов кто-то воскликнул: – Но этот человек абсолютный чур…, – и был оборван.

– Вы что-то обронили? – нервно сказал Нобби. – Я помогу вам поискать, если хотите.

У его локтя возник лакей с подносом. – Что будете пить, мой господин? – сказал он.

– О, да, хорошо, пинту "Винклза", – сказал Нобби.

Отвисли челюсти. Но леди Селачи подхватила инициативу. – "Винклз"? – спросила она.

– Сорт пива, госпожа, – сказал лакей.

Госпожа сомневалась только миг. – Насколько я знаю, дворецкий пьет пиво, – сказала она. – Проследи за этим, парень. Мне также пинту "Винклза". Это что-то новенькое.

Сие произвело определенный эффект на тех гостей, которые знали, на какой стороне их бутерброда намазан паштет.

– Конечно! Великолепная идея! Мне тоже пинту "Винклза".

– У-у! Чудно! "Винклза" мне!

– Всем "Винклза"!

– Но этот человек абсолютный иди…

– Заткнись!

Ваймз, пересчитывая бегемотов, осторожно пересек мост Брасс-бридж. Там стояла девятая фигура, она прислонилась к парапету, и что-то непонятно, и, по меньшей мере, безопасно для Ваймза, бормотала себе под нос. С ее стороны дул легкий ветерок, и запах от нее перебивал даже запах реки. Она прокомментировала, что Ваймз был настолько динг-а-линг, что даже превзошел кланг-а-ланг.

– … Тудась твою, тудась, я сказал им, стойте и вытягивайте конец! Тысячелетняя рука и козявка! Я сказал им, сказать я, и если бы они сунулись…

– Добрый вечер, Рон, – сказал Ваймз, даже не повернув головы.

Старик Вонючка Рон засеменил за ним. – Тудась твою, они выбросили меня из этого, поэтому они...

– Да, Рон, – сказал Ваймз.

– … и козявка… тудась твою, сказал я, мажьте хлеб со стороны масла… Королева Моли сказала следить за тобой, мистер.

– Чего ради?

– Полегче на поворотах! – невинно сказал Вонючка Рон. – У них полные штаны, поэтому они вывели меня из этого, из себя и их большой куницы!

Попрошайка побежал в сторону, подметая полами грязного пальто тротуар, и растворился в тумане. Перед ним бежала его маленькая собачка.

В комнате прислуги стояло светопреставление.

– "Винклз Олд Пекулиар"? – спросил дворецкий.

– Еще сто четыре пинты! – воскликнул лакей.

Дворецкий пожал плечами. – Гарри, Сид, Роб, Джеффри… на Кинг-Хэд сейчас же! Одна нога здесь, другая там! Что еще он там делает?

– Ну, у них там должно было быть чтение стихов, но он рассказывает им шутки…

– Анекдоты?

– Не совсем.

Удивительно, как при тумане может еще и моросить. Дующий ветер заставил Ваймза закрыть окна. Он зажег свечи и открыл свою записную книжку.

Наверно ему следовало воспользоваться своим волшебным органайзером, но он все любил записывать, просто и честно. Он гораздо лучше соображал, когда записывал.

Он написал: "Мышьяк", и нарисовал вокруг него круг. Вокруг круга он написал: "Ногти отца Тубелчека", "Крысы", "Ветинари" и "миссис Изи". Ниже он написал "Големы" и нарисовал еще один круг. Вокруг него написал: "Отец Тубелчек?" и "Мистер Хопкинсон?". Немного подумав, дописал: "Похищенная глина" и "Глиняная крошка".

Потом добавил: "Зачем голему сознаваться в том, что он не делал?"

Он какое-то время смотрел на пламя свечи и потом написал: "Крысы едят все".

Прошло еще время.

"Что такого может быть у священника, что заинтересует кого-нибудь?"

Снизу послышалось бряцанье снаряжения от входящего патруля. Заорал капрал.

"Слова", – написал Ваймз. "Что было у мистера Хопкинсона? Хлеб гномов? ® Не похищено. Что еще у него было?"

Ваймз посмотрел на написанное и дописал "Пекарня", некоторое время рассматривал это слово, стер его и заменил "Печь?" Его он обвел одним кругом, еще один круг нарисовал вокруг "Похищенная глина", и соединил их линией.

У старого священника под ногтями был мышьяк. Может, он травил крыс? Мышьяк можно применять для многих дел. Его совершенно легко купить фунтами у любого алхимика.

Он написал "Монстр из мышьяка", и уставился на надпись. Под ногтями найдена грязь. Если дерутся люди, то под ногтями можно найти кровь или кожу. Там не будет жира или мышьяка.

Он рассмотрел всю страницу и, после некоторого раздумья, написал: "Големы не живые. Но они думают, что они живые. Чем занимаются живые? ® Дышат, едят, справляют нужду". Он остановился, посмотрел на туман, и потом очень аккуратно написал: "И размножаются".

У него появился какой-то зуд в шее.

Он еще обвел кругом имя Хопкинсона и прочертил линию через лист к другому кругу, в котором он написал: "У него есть большая печь".

Хм. Веселинка сказал, что в хлебной печи глину хорошенько не обожжешь. Но может ее можно там обжечь нехорошенько.

Он опять посмотрел на пламя свечи.

Они не могли сделать этого. О, боги… Нет, конечно, нет…

"Но, все что нужно – это глина. И святоша, который знает, какие написать слова. И кто-то, кто вылепит тело, – подумал Ваймз, – а у големов были столетья научиться владеть своими руками…"

Эти огромные руки. Которые так похожи на кулаки.

А после этого первое, что они захотят сделать, это уничтожить свидетельства. Они, вероятно, не думают, что это убийство, больше похоже на выключение…

Он нарисовал еще один неровный круг на бумаге.

Глиняная крошка. Старая обоженная глина, измельченная до крошки.

Они добавили свою собственную глину. У Дорфла новая нога, не так ли? Не совсем аккуратно сделанная. Они добавили часть от себя в нового голема.

Все это выглядело, ну, Нобби сказал бы – голимо. Ваймз не знал, как назвать это. Похоже на какое-то действо секретного общества. "Глина от глины моей". Плоть от плоти моей…

Чертовы дряхлые механизмы. Повторяют все за более высшими существами!

Ваймз зевнул. Спать. Ему лучше немного поспать. Или немного…

Он уставился на страницу. Автоматически его рука полезла в нижний ящик стола, как всегда, когда он волновался и пытался думать. Сейчас там, конечно, не могло быть бутылки, но старые привычки и при…

Послышался легкий звон стекла и слабый, но соблазнительный всплеск жидкости.

Ваймз вытащил из под стола толстую бутылку. На этикетке было написано: "Изготовлено и разлито Биерхаггерсом: виски МакАбре, лучший солод".

Жидкость внутри, казалось, сама хотела выпрыгнуть из бутылки.

Он тупо уставился на бутылку. Потянулся за бутылкой в ящике и нашел ее.

Но ее не могло быть там. Он знал, что Кэррот и Фред Кишка следят за ним, но он ни разу не купил ни одной бутылки с тех пор, как женился, потому что обещал Сибил…

Но это же не какое-нибудь пойло. Это – "МакАбре"…

Однажды он пробовал его. Теперь он уже не помнил как, в те времена он обычно пил что-то конкретно ударное. Откуда-то он достал деньги. Даже запах этого приведет его в свинское состояние. Даже запах…

– И она сказала: "Как забавно – эта штука не подошла прошлой ночью"! – сказал капрал Ноббс.

Он был душой компании.

Наступила тишина. Потом кто-то в толпе начал смеяться, неуверенным смешком человека, который не уверен, что его не заткнут остальные. К нему присоединились еще двое. Потом уже вся группа разразилась хохотом.

Нобби наслаждался.

– Есть еще одна об Клатчианце, когда он зашел в бар с крошечным пианино…, – начал он.

– Мне кажется, – твердо сказала леди Селачи, – что закуски уже готовы.

– А будут свиные пальчики? – весело воскликнул Нобби. – С "Винклз" – тарелочку свиных пальчиков, – ну просто полный отпад.

– Я обычно не ем конечности, – сказала леди Селачи.

– Сэндвич со свиными пальчиками… Никогда не пробовали свиные пальчики? Вы должны их попробовать, – сказал Нобби.

– Это… возможно… не самое изысканное блюдо? – сказала леди Селачи.

– О, корку можно срезать, – сказал Нобби. – И даже копыта. Если слишком круто себя чувствуешь.

Сержант Кишка открыл глаза и застонал. Голова у него раскалывалась. Его чем-то ударили. Наверно стеной.

Они еще связали его. У него были связаны руки и ноги.

Как оказалось, он лежал в темноте на деревянном полу. В воздухе висел какой-то жирный запах, что-то сильно напоминавший, но досадно неузнаваемый.

Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел слабые лучи света, идущие из-за двери. Еще он услышал голоса.

Он попытался встать на колени, но застонал от обруча боли охватившего его голову.

Когда тебя связывают, это плохая новость. Конечно, она намного лучше новости, что тебя убили, но она может означать, что убийство всего лишь отложили.

"Такого никогда не было", – подумал он. – "В старые добрые времена, если поймаешь кого-нибудь на воровстве, просто оставляешь дверь открытой, чтобы вор мог убежать. Таким образом, возвращаешься домой одним куском".

Упираясь в стену и большую корзину, он смог подняться на ноги. Это ненамного улучшило положение дел, но после того, как гром в голове утих, он неуверенно допрыгал до двери.

Из-за нее все еще доносились голоса.

У еще кого-то, помимо сержанта Кишки, были проблемы.

– … болван! Ты из-за этого позвал меня сюда? В полиции есть оборотень! Ах-ха. И это не один из ваших уродцев. У нее настоящий биморфизм! Если ты тронешь монетку, она по запаху определит какой стороной упала монетка!

– А что, если мы убьем его и оттащим куда-нибудь его тело?

– Ты думаешь она не почувствует разницу между трупом и живым телом?

Сержант Кишка тихонечко застонал.

– Э, а что, если мы заставим его пройти пешком куда-нибудь, в этом тумане…?

– Идиот, они почувствуют запах страха. Ах-ха. Почему ты не позволил ему все здесь посмотреть? Что он мог увидеть? Я знаю этого полицейского. Жирный старый трус с мозгами, ах-ха, борова. Он все время воняет от страха.

Сержант Кишка очень понадеялся, что от него сейчас не запахнет еще чем-нибудь кроме страха.

– Пошли Мешугаха за ним, ах-ха.

– Вы уверены? Он становится странным. По ночам он уходит и орет, а они не должны этого делать. И он трескается. Не доверяй големам делать что-либо важ…

– Все знают, что нельзя доверять големам. Ах-ха. Следи за ним!

– Я слышал, что Ваймз…

– Я прослежу за Ваймзом!

Кишка как можно тише отодвинулся от двери. У него не было ни малейшего представления, что за штука такая называемая голем Мешугах, за исключением того, что от него надо держаться подальше.

Теперь, если бы он был таким же хорошим полицейским, как Сэм Ваймз или капитан Кэррот, он бы… нашел гвоздь или что-то, чтобы перерезать эти веревки. Они были затянуты очень крепко, и врезались в запястье из-за того, что были очень тонкими, чуть толще струны, и были многократно обмотаны вокруг рук. Нужно найти, обо что их потереть…

Но, к сожалению, и против всякого здравого смысла, иногда люди непредусмотрительно бросают своих связанных врагов в комнатах абсолютно не содержащих ни гвоздей, ни подходящих острых камней, ни острых осколков стекла, и даже, в крайних случаях, без достаточного количества хлама и инструментов, чтобы собрать полностью работоспособную бронированную машину.

Ему удалось опуститься на колени и обследовать доски. Хоть бы отщеп доски. Или полоска металла. Или широко открытая дверь с надписью СВОБОДА. Ему бы подошло, что угодно.

Все, что у него было, это тонкий кружок света на полу. Дырка от давно выпавшего из доски сучка, сквозь который сочился тусклый оранжевый свет.

Кишка лег и приложился глазом к дырке. К сожалению, там же оказался и нос.

В нос ударила ужасная вонь.

Там внизу было что-то вроде воды, или, по меньшей мере, какой-то жидкости. Он был над одним из многочисленных потоков, протекающих под городом, конечно же, их построили века назад и их сейчас использовали, если помнили об их присутствии, для обычных нужд, для которых люди обычно использовали чистую свежую воду; например, чтобы сливать туда всевозможные отходы, делая ее абсолютно непригодной для питья. Один из этих потоков проходил под Кишкой. Аромат аммиака, как сверло вбурился в обонятельные луковицы носа Кишки.

И все же там был свет.

Он задержал дыхание и посмотрел еще раз.

На пару футов ниже него плыл малюсенький плотик. На нем лежало с полдюжины крыс, и горел малюсенький огарок свечи.

В его поле зрения вплыла крошечная лодочка. Она доверху была наполнена крысами, а в середине, верхом на крысах, сидел и греб…

– Крошка Безумный Артур?

Лилипут посмотрел вверх. – Кто это там?

– Это я, твой старый добрый друг Фред Кишка! Протяни мне пожалуйста руку.

– Че тя тама делашь?

– Я весь связан, и меня хотят убить! Почему здесь так ужасно пахнет?

– Энто старый поток с Кокбилл. Все отходы с этого рынка скота сливаются сюды, – Крошка Безумный Артур ухмыльнулся. – Можешь назвать энто рогом изобилия, да? Зови меня просто королем золотой реки.

– Меня хотят убить, Артур! Не прикалывайся!

– Ага, хорошенькое дело!

Клетки мозга Кишки аж затрещали от отчаянья. – Я вышел на след тех гадов, что травили твоих крыс, – сказал он.

– Гильдия Крысоловов! – зарычал Артур, чуть не выбросив весло. – Я так и знал, что это они, правильно? Вот откуда у меня эти крысы! Там ниже лежат еще крысы, мертвые, как гвозди!

– Правильно! И мне надо сообщить их имена коммандеру Ваймзу! Персонально! И чтоб все мои руки и ноги были на месте! Он очень строг к таким вещам!

– Тя чё, не знаешь, что тя на люке? – сказал Артур. – Никуда не уходи.

Артур исчез из поля зрения. Кишка перевернулся. Через некоторое время послышался скрежет в стене, и потом кто-то пнул его в ухо.

– Ой!

– А за это что-нибудь заплатят? – спросил Крошка Безумный Артур, поднимая свой огарок свечи. Он был очень маленький, из тех, что можно поставить на торт в день рождения ребенка.

– А как насчет твоих общественных обязанностей?

– А значит, за это ничего не полагается?

– Куча денег! Я обещаю! Скорее развяжи меня!

– Чем тя связали? – воскликнул, откуда-то из-под рук, Артур. – Совершенно не похоже на веревку.

Кишка почувствовал, как его руки освободились, хотя все равно осталось чувство давления на запястья.

– А где же люк? – спросил он.

– Тя прямо на нем. Он наверно для мусора. Снизу похож, что его давно не открывали. Эй, там мертвые крысы повсюду валяются! Жирные, что тя голова, но в два раза мертвее! Я думал, что те, которых я поймал, были немного ленивые!

Послышался звук лопнувшей струны, и ноги Кишки освободились. Он осторожно сел и попробовал размять их.

– А тут есть какой-нибудь другой выход? – спросил он.

– Полно для меня и ни одного для такого увольня как тя, – сказал Крошка Безумный Артур. – Тя придется чуть поплавать.

– Ты хочешь, чтобы я упал туда?

– Да не беспокойся, тя не сможешь там утонуть.

– Ты уверен?

– Да. Но тя могешь задохнуться. Тя слыхал, что говорят об одной речке тут? О котором говорят, что упадешь в него без вплеска?

– Надеюсь не про эту речку?

– Это все из-за загонов скота, – сказал Крошка Безумный Артур. – Скот в загоне всегда немного нервничает.

– Я их понимаю.

За дверью послышался скрип. Кишка вскочил на ноги.

Дверь открылась.

Дверной проем заполняла фигура. Из-за бьющего за ней света, был виден только силуэт, но на Кишку смотрели два треугольных светящихся глаза.

Тело Кишки, которое, несомненно, было много разумнее, чем мозг, который оно таскало в себе, тут же среагировало. После мощного выброса адреналина из мозга, оно подпрыгнуло на несколько футов в воздух, и на приземлении одновременно ударило коваными ботинками об люк.

Наслоения грязи и ржавчина люка не выдержали.

Кишка провалился. К счастью тело Кишки предусмотрело это, и зажало нос до того, как он врезался в зловонный поток, который издал:

– Бульб.

Многие люди, которые оказались в воде, борются за дыхание. Сержант Кишка боролся с дыханием. Об альтернативе было страшно и думать.

Он вынырнул, во многом благодаря различным выталкивающим газам, что оказались в потоке. В нескольких футах от него свеча Крошки Безумного Артура вспыхнула голубым пламенем.

Кто-то приземлился на его шлеме и пришпорил его, как лошадь:

– Поворачивай направо! Вперед!

Полуплывя, полупешком Кишка начал пробираться сквозь зловонный поток. Страх придал ему сил. Позже страх заберет должок, с большими процентами, но сейчас, он помогал. Кишка с такой силой пробивался сквозь жидкость, что у последней уходило несколько секунд, чтобы сомкнуться позади него.

Он не останавливался до тех пор, пока неожиданное исчезновение давления впереди не сообщило ему, что он выбрался на воздух. Он нашарил в темноте берег, и с сопением уцепился за него.

– Че это было? – спросил Крошка Безумный Артур.

– Голем, – выдохнул Кишка.

Ему удалось зацепиться за край берега, он попытался вылезти, но сполз обратно в воду.

– Эй, я, кажется, что-то слышал, – сказал Крошка Безумный Артур.

Сержант Кишка подскочил, как баллистическая ракета, запущенная с подводной лодки, приземлился на склоне берега и подтянулся вверх.

– Ниче, просто птичка или что-то, – сказал Крошка Безумный Артур.

– Как тебя зовут друзья – Крошка Безумный Артур? – пробормотал Кишка.

– Не знам. У меня их нет.

– Странно. Ни за что бы не подумал.

Теперь у лорда де Ноббса было полно друзей. – Вверху, в люке! Ты видишь свою задницу! – сказал он.

Со всех сторон слышались взрывы хохота. Нобби счастливо улыбнулся толпе. Он не помнил, когда еще, ему, одетому, было так хорошо.

В дальнем конце гостиной леди Селачи за благоразумно закрытой дверью, в комфортабельной курилке, в кожаных креслах сидели и выжидательно смотрели друг на друга члены анонимного общества.

Наконец, один сказал: – Изумительно. Очень изумительно. У этого человека определенно есть харизма.

– Простите, что?

– Я имею в виду, он настолько ужасен, что привлекает людей. Как все эти истории, что он рассказывает… Вы заметили, как люди поощряют его, потому что никто не может поверить, что кто-то может рассказывать такие шуточки в обществе?

– Вообще-то, мне понравился рассказ о маленьком человеке, что играл на рояле…

– А его манеры! Вы заметили их?

– Нет.

– Вот именно!

– А запах, не забывайте о запахе.

– Не то, что плох, а… странен.

– Действительно, я заметил, что через несколько минут нос привыкает и потом этот…

– Я хочу отметить, странным образом, но людей влечет к нему.

– Как публичное повешенье.

Повисла тишина.

– Идиотик с хорошим чувством юмора.

– Однако не слишком ярок.

– Дайте ему пинту пива и тарелку этих штучек с ногтями, и он счастлив, как свинья в луже.

– Я думаю, это оскорбительно.

– Мои извинения.

– Я знаю некоторых отличных свиней.

– Конечно.

– Но я практически вижу, как он, попивая пива и, закусывая ножками, подписывает королевские указы.

– Да, действительно. Э... Как вы думаете, он умеет читать?

– А какая разница?

Опять наступила тишина, все сидели с задумчивыми лицами.

Потом кто-то сказал: – Еще одно… нам не придется беспокоиться об обустройстве королевского наследника, что причинило бы неудобства.

– Почему Вы так думаете?

– Вы можете представить принцессу, которая согласится выйти за него замуж?

– Ну-у-у… известно, что они целовали лягушек…

– Лягушек, замечу Вам.

– … И, конечно, власть и принадлежность к королевской крови, делают мужчину сильно привлекательным.

– Достаточно ли привлекательным, не могли бы сказать?

Еще тишина. Затем: – Наверно не настолько привлекательным.

– Он хорошо подойдет.

– Великолепно.

– Дракон отлично справился. Мне кажется, на самом деле, этот идиотик не является графом, ни коим образом?

– Не говорите глупостей.

Веселина Малопопка неуверенно сидела на высоком табурете за столом. Ей сказали, что ей надо только проверять патрули, сменяющие друг друга на дежурстве.

Несколько человек возвращающихся с патруля только одарили ее странными взглядами и не сказали ничего, и она уже начала расслабляться, когда в комнату ввалились четверо гномов после патрулирования Королевской улицы.

Они уставились на нее. И на ее уши.

Взгляды переместились вниз. В Анх-Морпорке не было принято накрывать столы покрывалом. Обычно под столом была видна нижняя половина сержанта Кишки. Не было никакого смысла прятать от взглядов его нижнюю половину, она ни коим образом не претендовала на вхождение в десятку самых соблазнительных нижних половин.

– Это же… женская одежда, – сказал один из гномов.

Веселина сглотнула. Почему именно сейчас. Ей казалось, что когда это случится, Ангуа будет поблизости. Люди всегда успокаивались, когда она улыбалась им, вот, что было удивительно.

– Ну и что? – она начала дрожать. – Что из этого? Я могу, если хочу.

– И… на ушах…

– Ну и что?

– Это… моя мать никогда даже… ургх… это отвратительно! Да еще на публике! А что если дети увидят?

– У тебя видны колени! – сказал другой гном.

– Я вынужден сообщить об этом капитану Кэрроту! – воскликнул третий. – Никогда не думал, что доживу до такого.

Двое гномов бросились в раздевалку. Еще один поспешил за ним, но замешкался около стола. Он окинул ее неистовым взглядом.

– Э… э… однако, симпатичные коленки, – сказал он, и убежал.

Четвертый гном подождал, когда другие уйдут, и бочком подошел к столу.

Веселина не могла унять нервную дрожь. – Попробуй сказать что-нибудь про мои ноги! – сжимая кулаки, сказала она.

– Э…, – гном быстро оглянулся и наклонился над столом. – Э… это… губная помада?

– Да! Что из этого?

– Э…, – гном еще больше наклонился над столом, опять оглянулся, и конспиративно понизив голос, спросил: – Э… дашь мне попробовать?

Ангуа и Кэррот шли сквозь туман в полной тишине, изредка прерываемой резкими и короткими указаниями Ангуа.

Потом она остановилась. До этого момента запах Дорфла, или, по меньшей мере, старый запах мяса и коровьего навоза, шел четко в направлении района боен.

– Он пошел по этой улицы, – сказала она. – Это совсем в другую сторону. И… он двигался быстрее… и… много людей и… сосисок?

Кэррот побежал. Толпа людей и запах сосисок означал представление из уличной жизни Анх-Морпорка.

Дальше по улице виднелась толпа. Было видно, что она стояла там уже некоторое время, потому что рядом уже стояла знакомая личность с подносом, которая старалась смотреть поверх голов.

– Что происходит, мистер Грабля? – спросил Кэррот.

– А, здравствуете капитан. Они поймали голема.

– Кто они?

– А, ребятки. Только что принесли молоты.

Перед Кэрротом стояла стена тел. Он сложил вместе руки, просунул их между двумя, и раздвинул их. Ворча и сопротивляясь, толпа расходилась перед ним, как пучина воды расходится перед пророками высшего класса.

Дорфл стоял на берегу в конце улицы. Трое мужчин с молотами делали выпады в его сторону, как собаки, загнавшие медведя, каждый не хотел наносить первый удар, понимая, что второй удар достанется ему.

Голем отступал назад, прикрываясь своей дощечкой, на которой было написано:

Я стою 530 долларов.

– Деньги? – сказал один из нападающих. – Это все, о чем вы големы думаете!

Дощечка рассыпалась от удара.

Он попробовал опять занести молот. И чуть не перекувыркнулся от того, что молот не сдвинулся с места.

– Деньги, это все, о чем ты можешь думать, когда все, что у тебя есть это цена, – холодно сказал Кэррот, вырывая у него из рук молот. – Мой друг, как Вы думаете, чем Вы тут занимаетесь.

– Вам не остановить нас! – пробурчал человек. – Все знают, что они не живые!

– Но я могу арестовать Вас за преднамеренное нанесение ущерба частной собственности, – сказал Кэррот.

– Один из них убил старого священника!

– Простите? – сказал Кэррот. – Если дело только в этом, как Вы можете обвинить в убийстве? Меч это вещь, – он вытащил свой меч из ножен, меч чуть слышно звякнул, – и конечно, Вы, вероятно, не сможете обвинить меч, если кто-то ударил Вас им, сэр.

От попытки сфокусироваться на мече, глаза у человека перекосились.

И, опять, Ангуа опять почувствовала приступ изумления. Кэррот не запугивал этого человека. Он не запугивал его. Он просто использовал меч для демонстрации… ну, точки зрения. И все. Он бы очень удивился, если бы услышал, что не все думали также.

Какая-то часть ее сказала: "Кому-нибудь другому нужно было бы стать очень умным, чтобы стать таким же простым, как Кэррот"

Нападавший сглотнул.

– Хорошее замечание, – сказал он.

– Да, но… им нельзя доверять, – сказал один из нападавших. – Они ходят туда-сюда и ничего не говорят. Что они замышляют, а?

Он пнул Дорфла. Голем немного покачнулся.

– Ну, это, – сказал Кэррот. – Я как раз разбираюсь с этим делом. А пока, я вынужден попросить вас заняться собственными делами…

Третий из нападающих был новеньким в городе, и не мог так легко отступить от задуманного, пусть даже на пути стоял какой-то там капитан городской стражи.

Он вызывающе поднял молот и открыл рот, чтобы сказать: – О, да? – но запнулся, потому-что до его ушей дошло рычание. Оно было довольно низким и мягким, но в нем была какая-то сложная интонация, которая проскочила вниз по позвоночнику к какому-то маленькому нервному узлу и нажала древнюю кнопку под названием "Первобытный Ужас".

Он повернулся. Привлекательная женщина-полицейский позади него дружелюбно улыбнулась ему. Правильней сказать, уголки ее рта вытянулись вверх и обнажили все ее зубы.

Он уронил молот себе на ногу.

– Очень хорошо, – сказал Кэррот. – Я всегда говорил, что всего можно добиться добрым словом и улыбкой.

Толпа посмотрела на него с тем выражением людей, с каким они всегда смотрели на Кэррота. Оно возникало от невообразимой мысли, что он действительно верит в то, что говорит. От такого утонченного издевательства у них перехватывало дыхание.

Они отступили и заспешили прочь.

Кэррот повернулся к голему, который, встав на колени, пытался сложить вместе кусочки своей дощечки.

– Пойдемте, мистер Дорфл, – сказал он. – Мы пройдем с Вами оставшийся путь.

– Вы с ума сошли? – воскликнул мистер Хук и попытался захлопнуть дверь. – Вы думаете, я захочу это обратно?

– Он является Вашей собственностью, – сказал Кэррот. – Люди хотели разбить его.

– Вам не надо было им мешать, – сказал мясник. – Вы что, ничего не знаете? Я не собираюсь пускать его к себе под крышу!

Он опять попытался закрыть дверь, но нога Кэррота блокировала ее.

– Тогда я боюсь, я буду вынужден предъявить Вам обвинение, – сказал Кэррот. – А именно, в загрязнении города.

– О, будьте серьезны!

– Я всегда серьезен, – сказал Кэррот.

– Он всегда серьезен, – подтвердила Ангуа.

Хук в бешенстве замахал руками. – Пусть он убирается. Черт! Я не хочу, чтобы убийца работал на моей бойне! Оставьте его себе, если Вам так хочется!

Кэррот схватил дверь и силой распахнул ее до конца. Хук отступил на шаг.

– Вы собираетесь дать взятку офицеру полиции, мистер Хук?

– Вы с ума сошли?

– Я всегда разумен! – сказал Кэррот.

– Он всегда разумен, – вздохнула Ангуа.

– Полицейским запрещено принимать подарки, – сказал Кэррот. Он оглянулся на Дорфла, с жалким видом стоявшего на обочине. – Но я могу купить его у Вас. По честной цене.

Хук бросил взгляд на голема. – Купить? За деньги?

– Да.

Мясник заколебался. Когда люди предлагают деньги, не время рассуждать, разумны ли они. – Ну, это другое дело, – уступил он. – Когда я его купил, он стоил 530 долларов, но сейчас, конечно, он приобрел дополнительные навыки…

Ангуа зарычала. Вечер был очень тяжелым, и запах свежего мяса обострил все ее чувства. – Вы только что собирались отдать его!

– Ну, отдать, да, но бизнес есть биз…

– Я дам Вам доллар, – сказал Кэррот.

– Доллар? Грабеж среди белого дня!…

Ангуа выбросила вперед руку и схватила его за горло. Она чувствовала пульсирующие вены у него на шее, запах его крови и страха… Она постаралась подумать о капусте.

– Сейчас уже ночь, – прорычала она.

Как и тот человек с молотом, Хук прислушивался к своим инстинктам. – Доллар, – прохрипел он. – Хорошо. Отличная цена. Один доллар.

Кэррот вытащил доллар. И помахал блокнотом.

– Обязательно нужна расписка, – сказал он. – Законная передача права владения.

– Хорошо, хорошо, хорошо. Рад подчиниться.

Он в отчаянии посмотрел на Ангуа. Что-то не совсем обычное было у нее в улыбке. Он быстро набросал несколько строчек.

Кэррот заглянул ему через плечо.

"Я, Герхард Хук атдаю держателю сиго, в полное и пастаяное владение голема Дорфла в абмен на Адин долар и все чё он зделаит являица его ответственностью и ничё не относица ко мне.

Подпись, Герхардт Хук".

– Странная орфография, но выглядит законно, не так ли? – сказал Кэррот, забирая бумагу. – Большое спасибо, мистер Хук. – Все стороны удовлетворенны, как мне кажется.

– Это все? Могу я идти?

– Конечно, и…

Дверь захлопнулась.

– О, неплохо сработанно, – сказала Ангуа. – Теперь у тебя есть голем. Ты теперь знаешь, что все, что он сделает, будет под твоей ответственностью.

– Если это так, почему тогда люди ломают их?

– А тебе он на что?

Кэррот задумчиво посмотрел на Дорфла, который смотрел в землю.

– Дорфл?

Голем поднял голову.

– Вот расписка. Вам не надо иметь хозяина.

Голем двумя толстыми пальцами взял кусочек бумажки.

– Это означает, что Вы принадлежите сам себе, – ободряюще сказал Кэррот. – Вы сам себе хозяин.

Дорфл пожал плечами.

– А ты чего хотел? – сказала Ангуа. – Думал он запрыгает от радости?

– Мне кажется, он не понимает, – сказал Кэррот. – Так трудно иногда вбить что-то людям в голову…, – он неожиданно замолчал.

Кэррот извлек бумажку из безвольных пальцев голема. – Я думаю, что это сработает, – сказал он. – Это кажется немножко… вторжением. Но ведь все, что они понимают, это слова…

Он потянулся, отрыл голову Голему и бросил бумажку вовнутрь.

Голем мигнул. Можно так сказать, потому что его глаза потемнели и загорелись опять. Он очень медленно поднял одну руку, и погладил себя по голове. Потом взял себя за другую руку и стал вертеть ее туда-сюда, как если бы никогда ее до этого не видел. Он посмотрел на ноги, потом вокруг, на дома за дымкой тумана. Посмотрел на Кэррота. Посмотрел на облака, плывущие над улицей. Опять посмотрел на Кэррота.

Потом, очень медленно, прямой как палка, он, с глухим стуком, рухнул на спину. В его глазах потух свет.

– Ну вот, – сказала Ангуа. – Теперь он сломался. Пойдем.

– У него глаза еще чуть светятся, – сказал Кэррот. – Должно быть, слишком много для него за раз. Его нельзя здесь бросать. Может быть, если я вытащу расписку…

Он встал на колени рядом с големом и потянулся к люку на его голове.

Рука Дорфла метнулась со скоростью молнии. Она схватила Кэррота за запястье.

– Ага, – сказал Кэррот, мягко выворачивая руку. – Ему заметно… лучше.

– Шссссссс, – сказал голем. Его голос задрожал в тумане.

У големов есть рот. Деталь дизайна. Но у него он был открыт, оттуда била тонкая линия красного света.

– Господи великий, – отступая, сказала Ангуа. – Они не могут говорить!

– Шссссссс! – звук был похож на выходящий пар.

– Сейчас я найду для Вас кусочек дощечки…, – сказал Кэррот, торопливо оглядываясь.

– Шссссссс!

Голем встал на ноги, мягко оттолкнул его в сторону и пошел прочь.

– Ну, теперь ты доволен? – спросила Ангуа. – Я не пойду за этой поломанной штуковиной! Может, он собрался броситься в реку!

Кэррот пробежал несколько шагов за ним, потом остановился и вернулся.

– Почему ты их так ненавидишь? – спросил он.

– Ты не поймешь, я уверена, что тебе не понять, – сказала Ангуа. – Он… нежить. Они… как-будто постоянно напоминаю, что я не человек.

– Но ты человек!

– Три недели из четырех. Как ты не можешь понять, что, когда приходится все время быть осторожной, ужасно видеть существа вроде этого? Они даже не живые. Но они могут везде ходить, и они никогда не слышат от людей замечания насчет серебра или чеснока… по крайней мере, до сих пор. Они просто машины, которые работают!

– Так, конечно, о них говорят, – сказал Кэррот.

– Ты опять разумен! – огрызнулась Ангуа. – Ты, конечно, понимаешь точку зрения каждого! Не мог бы ты попробовать хоть раз побыть немножко нечестным?

Нобби на какое-то время остался один, поэтому он растолкал локтями нескольких официантов у буфета, и сейчас выскребал своим ножом чашку.

– А, лорд де Ноббс, – произнес голос позади него.

Он повернулся. – Глянь-ка, – сказал он, облизывая нож и вытирая его об скатерть.

– Вы не заняты, мой господин?

– Просто делаю себе бутерброд с мясной пастой, – сказал Нобби.

– Это паштет defoiegras, мой господин.

– Энто так называется? Совсем не похоже на Клейкую Говяжью Размазню, что продается в харчевнях. Хотите попробовать перепелиные яйца? Они немножко маленькие.

– Нет, спасибо…

– Тут их полно, – великодушно продолжил Нобби. – Бесплатно. За них не надо платить.

– Даже так…

– Я могу за раз набрать в рот шесть штук. Смотрите…

– Поразительно, мой господин. Однако мне хочется узнать, не могли бы Вы присоединиться к нашей компании в комнате для курения?

– Агхмф? Мфгмф фгмф мггхижф?

– Совершенно верно, – дружеская рука обхватила Нобби за плечи, и его ловко увели подальше от буфета, но он успел схватить тарелку с куриными окорочками. – Так много людей хотят побеседовать с Вами…

– Мгффмф?

Кишка попытался вычистить с себя грязь, но очиститься, используя воду из Анха, было безнадежным делом. Лучшее, на что можно было надеяться, так это сделать свою одежду всю серой.

Фред не смог достигнуть Ваймзкого уровня умудренного опытом отчаянья. Ваймз придерживался мнения, что мир полон вещей, которые ведут во все возможные и невозможные стороны, что делало шансы на понимание хоть какого-то отдаленного смысла ничтожно малыми. Кишка, будучи по природе более оптимистичным и по интеллекту гораздо более замедленным, до сих пор думал, что нахождение ключевых улик очень важно.

Почему его связали тонкими нитями? У него до сих пор остались петли на руках и ногах.

– Ты уверен, что ты не знаешь, где я был? – спросил он.

– Тя пришел туда, – сказал Крошка Безумный Артур, семеня рядом с ним. – Как случилось, что тя не знает?

– Было темно, и все было в тумане, я не обратил внимания, вот почему. Я просто прогуливался.

– А-ха, хорошенькая прогулочка!

– Не прикалывайся. Где я был?

– Не спрашивай меня, – сказал Крошка Безумный Артур. – Я просто охочусь под всем скотным рынком. Меня не волнует, что там сверху. Как я сказал, они везде бегают.

– Там кто-нибудь изготавливает здесь нити?

– Здесь все только животное, энто я тя точно скажу. Сосиски, мыло и все такое. Тя здесь заплатишь мне?

Кишка похлопал по карманам. Карманы в ответ похлюпали.

– Крошка Безумный Артур, тебе придется дойти со мной до полиции.

– У меня здесь полно дел!

– Я принимаю тебя в специальные ночные полицейские силы на одну ночь, – сказал Кишка.

– А какая оплата?

– Доллар за ночь.

Маленькие глазки у Крошки Безумного Артура заблестели. Заблестели красным.

– Господи боже, ты ужасно выглядишь, – сказал Кишка. – Чего ты уставился на мое ухо.

Крошка Безумный Артур не ответил.

Кишка обернулся.

Позади него стоял голем. Он был выше, чем все големы, которых он видел раньше, и у него была гораздо более лучшая фигура – больше похож на человеческую статую, чем на обычные угловатые фигуры големов, и еще он был красивым, у него была холодная красота статуй. А глаза его светились, как два красных прожектора.

Он поднял кулак над головой и открыл рот. Оттуда тоже полился красный свет.

Он завыл, как бык.

Крошка Безумный Артур пнул Кишка по лодыжке.

– Так мы бежим или как? – спросил он.

Кишка, продолжая пялиться на голема, пятился назад.

– Это… это ничего, они не могут быстро двигаться…, – пробормотал он. А потом его чувствительное тело взяло вверх над глупыми мозгами и подстегнуло его ноги, развернуло его на 180 градусов и понеслось прочь.

Он рискнул обернуться. Голем длинными легкими шагами бежал за ним.

Его догнал Крошка Безумный Артур.

Кишка привык к постепенным переходам. У него не было навыков искусной речи, и он сказал: – А ты, конечно, не можешь бежать быстрее этой штуковины! – сквозь дыхание просипел он.

– Если надо, я могу бегать побыстрее тя, – сказал Крошка Безумный Артур. – Сворачивай сюда!

Вдоль стены склада шел перелет старой деревянной лестницы. Лилипут влетел по ней с ловкостью крыс, на которых он охотился. Кишка, пыхтя, как паровоз, последовал за ним.

Он остановился на полпути и оглянулся.

Голем уже стоял на первой ступеньке. Очень осторожно он пробовал следующую. Дерево скрипело, и вся лестница, серая от древности, дрожала.

– Она не выдержит его веса! – крикнул Крошка Безумный Артур. – Этот ублюдок проломит ее! Давай сюда!

Голем поднялся еще на одну ступеньку. Дерево застонало.

Кишка собрался и побежал по лестнице.

Было похоже, что голем удовлетворился прочностью лестницы и начал подниматься шаг за шагом. Перила тряслись под рукой у Кишки, и вся конструкция раскачивалась.

– Давай, чё стоишь? – крикнул Крошка Безумный Артур, который уже стоял на верху. – Он тя щас догонит!

Голем бросился на него. Лестница не выдержала. Кишка в последний момент подскочил и уцепился за край крыши. Его тело глухо стукнулось об стену здания.

Послышался слабый отзвук падения деревянных частей на плитку мостовой.

– Давай поднимайся, – сказал Крошка Безумный Артур. – Подтягивайся, тя глупый осел!

– Не могу, – сказал Кишка.

– Почему?

– Он висит у меня на ноге…

– Сигару, Ваше превосходительство?

– Бренди, мой господин?

Лорд де Ноббс с комфортом сидел в глубине кресла. Бренди и сигара, а? Жизнь прекрасна. Он глубоко затянулся сигарой.

– Мы тут как раз говорили, мой господин, о будущем правительстве города, теперь после того, как здоровье бедного лорда Ветинари так ухудшилось…

Нобби кивнул. О таких вещах все эти снобы и болтают. Для этого он был рожден.

По телу разливалось приятное тепло от бренди.

– Если мы сейчас будем рассматривать выборы нового патриция, то это очень сильно может поломать сложившиеся равновесие, – сказало кресло напротив. – Как Вы думаете, лорд де Ноббс?

– О, да. Правильно. Гильдии будут драться, как кошки в мешке, – сказал Нобби. – Это всем известно.

– Отличное обобщение, хочу я отметить.

От других кресел послышалось общее бормотание согласия.

Нобби оскалился в улыбке. О, да. Ясен пень, какие тут могут быть ошибки. Снобируюш с этими снобами, ведешь умные разговоры о важных делах, вместо того, чтобы придумать объяснение, почему банка для денег на чай пустая… о, да.

Кресло сказало: – Кроме того, а смогут ли лидеры гильдий справиться с этим? О, они могут организовать торговцев, но управление целым городом… Мне кажется, что у них ничего не выйдет. Джентльмены, возможно, настала пора поворотного момента. Пожалуй, пора происхождению проявить себя.

"Странно они разговаривают, – подумал Нобби, – но совершенно ясно, что так и нужно разговаривать".

– В такое время, – сказало кресло, – город будет смотреть на представителей самых уважаемых семей. Всем будет выгодно, если это бремя возьмет на себя достойный человек.

– Сначала надо его башку проверить, если хотите услышать мое мнение, – сказал Нобби. Он отхлебнул еще бренди и помахал сигарой.

– Все равно, не надо беспокоиться, – добавил он. – Все знают, что у нас тут есть король. С этим нет проблем. Пошлите за капитаном Кэрротом, вот, что я могу посоветовать вам.

Еще один перемешанный с туманом вечер опустился на город.

Когда Кэррот вернулся в полицейский участок, капрал Малопопка скорчил ему многозначительную гримасу и движением глаз показал на скамью, на которой сидели трое угрюмых персон.

– Они хотят поговорить с офицером! – прошептала она. – Но сержант Кишка еще не вернулся, я постучала в дверь мистера Ваймза и мне кажется, что его там нет.

Кэррот вызвал на лицо дружелюбную улыбку.

– Миссис Пальм, – сказал он. – И мистер Боггис… и доктор Доуни. Примите мои глубочайшие извинения. Мы сейчас так загружены работой, с этим отравлением, и с этими делами по големам…

Глава гильдии Наемных Убийц улыбнулся, но только ртом. – Мы как раз и хотели поговорить об отравлении, – сказал он. – Есть ли у вас тут более приватное место?

– Ну, можно поговорить в буфете, – ответил Кэррот. – В это время суток он должен быть пустым. Если вы пройдете за мной…

– Хорошо вы тут принимаете, должна сказать, – сказала миссис Пальм. – Буфет…

Она остановилась в дверях буфета.

– Здесь едят? – спросила она.

– Так, в основном ворчат над чашкой кофе, – сказал Кэррот. – И пишут отчеты. Коммандер Ваймз очень строг насчет отчетов.

– Капитан Кэррот, – жестко сказал доктор Доуни. – Мы должны поговорить об одном скорбном вопросе касаясь… На что мне сесть?

Кэррот торопливо стряхнул грязь со стула. – Извините, сэр, у нас не остается много времени на поддержание чистоты…

– Оставьте пока, оставьте это.

Глава гильдии Наемных Убийц сложил вместе ладони и наклонился вперед.

– Капитан Кэррот, мы пришли, чтобы обсудить ужасное дело отравления лорда Ветинари.

– Вам вообще-то надо поговорить с коммандером Ваймзом…

– Мне кажется, что коммандер Ваймз много раз делал при Вас унизительные замечания в адрес лорда Ветинари, – сказал доктор Доуни.

– Вы имеете в виду, что-то типа "Его надо было вместо этого повесить, только наверно не смогли найти достаточно крепкую веревку"? – сказал Кэррот. – О, да. Но все это говорят.

– А Вы?

– Ну, нет, – признался капитан.

– И мне кажется, он лично взялся за расследование дела отравления?

– Ну, да. Но…

– Вам это не показалось странным?

– Нет, сэр. Я думал над этим, и не нашел ничего странного. Я думаю, он очень заботится о патриции, своим способом. Однажды он сказал, что если бы кто-нибудь собрался убить Ветинари, он хотел бы, чтобы это был он.

– Правда?

– Но он улыбался, когда говорил об этом. В любом случае, вроде как улыбался.

– Он, э, я думаю, часто посещает его превосходительство в эти дни?

– Да, сэр.

– И я так понимаю, его успехи заключаются в том, что он открыл, что отравитель не приближается к Ветинари, ни при каких обстоятельствах.

– Немного не так, сэр, – сказал Кэррот. – Мы нашли множество способов, которыми его не отравляют.

Доуни кивнул остальным. – Мы хотели бы осмотреть кабинет коммандера, – сказал он.

– Я не думаю, что это…, – начал Кэррот.

– Пожалуйста, подумайте хорошенько, – сказал доктор Доуни. – Мы втроем представляем основные гильдии в городе. Нам кажется, что у нас есть убедительная причина для осмотра кабинета коммандера. Вы, конечно же, будете нас сопровождать, чтобы проследить, что мы не делаем ничего противозаконного.

Кэррот выглядел неуверенно. – Я думаю… если я буду с вами…, – сказал он.

– Правильно, – сказал Доуни. – Это сделает все официальным.

Кэррот повел их в кабинет Ваймза. – Я даже не знаю, вернулся ли он, – сказал он, открывая дверь. – Как я сказал, мы были… ох.

Доуни заглянул за него и увидел лежащее ничком на столе тело.

– Оказывается сэр Самуэль на работе, – сказал он. – Только немного неработоспособен.

– Я уже отсюда чувствую запах спиртного, – сказала миссис Пальм. – Ужас что пьянство делает с людьми.

– Целую бутылку Беархаггерса, – сказал мистер Боггис. – Неплохо для начала, а?

– Но он за год не выпил ни капли! – сказал Кэррот, тряся за плечо лежащего Ваймза. – Он ходит на встречи на счет этого и всего такого!

– А теперь посмотрим…, – сказал Доуни.

Он вытянул один из ящиков стола.

– Капитан Кэррот? – сказал он. – Вы не могли бы засвидетельствовать наличие здесь большого кулька с серым порошком? Сейчас я буду…

Рука Ваймза стремительно захлопнула ящик, прищемив при этом пальцы Доуни. Локоть Ваймза стукнул в живот наемного убийцу, и когда Доуни переломился подбородком вперед, кулак Ваймза встретил с полной силой его нос.

После этого Ваймз открыл глаза.

– Что такое? Что такое? – воскликнул он, поднимая голову. – Доктор Доуни? Мистер Боггис? Кэррот? Хмм?

– Черт? Черт? – заорал Доуни. – Вы ёханули меня!

– Ой, я уж и не знаю, как извиниться, – вставая, сказал Ваймз, у него не было ни в одном глазу, и вставая, он оттолкнул стул назад ударив им в пах Доуни. – Мне кажется, я неожиданно отключился, и, конечно, когда я проснулся и увидел, как кто-то ворует из…

– Вы безобразно пьяны, мужик! – сказал мистер Боггис.

Лицо Ваймза окаменело.

– Правда? Во дворе трава, на траве дрова, – прорычал он, толкая его в грудь кулаком, – не руби дрова на траве двора. Мне продолжить? – спросил он, прижав Боггиса к стене. – Лучше не станет!

– А что насчет этого кулька? – крикнул Доуни, зажав истекающий кровью нос одной рукой, а другой указывая на стол.

Ваймз с той же злобной улыбкой сказал: – Ах, ну да. Здесь Вы меня взяли. Это очень опасное вещество.

– Ага, Вы сознались в этом!

– Да, конечно. У меня, кажется, не осталось другого выбора, кроме как уничтожить доказательство…, – Ваймз схватил кулек, раскрыл его и высыпал большую его часть себе в рот.

– Ммм ммм, – сказал он, выпуская облачка порошка при жевании. – Знакомое онемение языка!

– Но это же мышьяк, – сказал Боггис.

– Господи боже, правда? – сглатывая, сказал Ваймз. – Вот чудеса! У меня там внизу сидит гном, знаете ли, башковитый маленький ублюдок, сидит целыми днями с пробирками, ретортами и всякими другими химическими штучками, чтобы узнать, что является мышьяком, а что нет, а все это время, оказывается, Вы могли сразу же с первого взгляда определить мышьяк! Я обязан дать его Вам в руки!

Он бросил порванный кулек в руки Боггиса, но вор отскочил и пакет упал на пол, рассыпав содержимое.

– Простите меня, – сказал Кэррот. Он сел на корточки и стал рассматривать порошок.

Традиционно все верят, что полицейские могут определить вещество, только понюхав и осторожно попробовав его, но эта практика немедленно прекратилась, как только констебль Кремень опустил свой палец в контрабандную партию аммоний хлорида, смешанного с радием, и сказал: "Да, это точно слэб, чердынь мырдынь кэб". И провел три дня привязанным к кровати в ожидании, пока все чертики не разбегутся.

Но, несмотря на это, Кэррот сказал: – Я уверен, что это не ядовито, – облизнул палец и попробовал чуточку.

– Это сахар, – сказал он.

Доуни, с заметно подорванной уверенностью, ткнув пальцем в Ваймза взвизгнул: – Вы признались, что это опасное вещество!

– Правильно! Принимайте большие дозы и посмотрите, что он сделает в Вашими зубами! – взревел Ваймз. – А Вы думали, что это такое?

– У нас была информация…, – начал Боггис.

– Ах, у вас была информация? – воскликнул Ваймз. – Вы слышали это, капитан? У них была информация. Ну, тогда все в порядке!

– Мы поступил достаточно честно, – сказал Боггис.

– Давайте посмотрим, – сказал Ваймз. – Вкратце вашу информацию можно изложить так: "Ваймз валяется у себя в кабинете мертвецки пьяным и у него в столе лежит мышьяк"? И я могу поспорить, что вы сразу же захотели быть достаточно честными, так?

Миссис Пальм прочистила горло. – Это зашло достаточно далеко. Вы правы, сэр Самуэль, – сказала она. – Нам всем прислали записку. – Она протянула Ваймзу бумажку. На ней что-то было написано печатными буквами. – И я вижу, что нас дезинформировали, – добавила она, сверля взглядом Боггиса и Доуни. – Позвольте мне извиниться. Пойдемте джентльмены.

Она проскользнула за дверь. Боггис быстро пошел за ней. Доуни потер нос. – Какая цена назначена за Вашу голову у нас в гильдии, сэр Самуэль? – спросил он.

– Двадцать тысяч долларов.

– Правда? Я думаю, мы должны ее значительно увеличить.

– Я тронут. Мне надо купить новый медвежий капкан.

– Давайте я, э, покажу Вам дорогу, – сказал Кэррот.

Когда он прибежал назад, Ваймз стоял, высунувшись в окно и ощупывая стену под ним.

– Ни один кирпич не тронут, – бормотал он. – Ни одна плитка не упала… и в главной комнате постоянно сидит дежурный. Однако странно.

Он пожал плечами, вернулся к столу и взял записку.

– Я не думаю, что мы найдем здесь какие-нибудь подсказки, – сказал он. – Слишком много жирных отпечатков. – Он положил бумажку и посмотрел на Кэррота. – Когда мы найдем того, кто заварил эту кашу, – сказал он, – самое главное обвинение будет сформулировано так: "Вынудил коммандера Ваймза вылить целую бутылку отличного виски на ковер". За это надо вешать, – его передернуло. Есть вещи, которые людям нельзя делать.

– Это отвратительно! – воскликнул Кэррот. – Как они могли даже подумать такое, что Вы отравляете патриция!

– Меня больше оскорбило, что они подумали, что я настолько слабоумен, чтобы держать яд у себя в столе, – сказал Ваймз, зажигая сигару.

– Правильно, – сказал Кэррот. – Они думали, что Вы настолько глупы, чтобы держать улику там, где ее может найти каждый?

– Именно так, – откидываясь в кресле, сказал Ваймз. – Поэтому я положил яд в карман.

Он закинул ноги на стол и выпустил облако дыма. Ему надо избавиться от ковра. Он не собирается провести остаток жизни в комнате, насквозь пропахшей запахом разлитого спиртного.

У Кэррота рот все еще был открытым.

– Ох, ты господи, – сказал Ваймз. – Да это же просто, парень. Я должен был дойти до "Наконец – спиртное!" и, не подумав, набухаться. Потом какие-нибудь уважаемые в обществе шишки, – он вытащил сигару изо рта и сплюнул, – должны были найти меня, также при Вашем присутствии, какая трогательная предусмотрительность – с доказательством моего преступления спрятанным, но не очень далеко, чтобы они не могли не найти его. – Он печально покачал головой. – Проблема в том, что, однажды попробовав, очень трудно не поддаться соблазну.

– Но Вы отлично держались, сэр, – сказал Кэррот. – Я ни разу не видел, чтобы Вы хоть пригубили…

– А, это, – сказал Ваймз. – Я говорил о работе в полиции, не об алкоголе. Многие могут помочь стать алкоголиком, но нет ни одного, кто организовал маленькое собрание, где надо встать и сказать: "Меня зовут Сэм, и я действительно подозрительный ублюдок".

Он вытащил из кармана кулек. – Надо дать это Малопопке для проверки, – сказал он. – Я был чертовски уверен, что это не стоит пробовать на вкус. Поэтому я спустился в буфет и насыпал из чаши полный кулек сахара. Я должен сказать, было чертовски трудно выпроводить эту задницу Нобби оттуда. – Он открыл дверь и крикнул: – Малопопка! – Потом добавил Кэрроту: – Знаете, это меня взбодрило. Старые мозги, наконец, заработали. Вы уже узнали, что это голем совершил убийство?

– Да, сэр?

– Ах, но что-то особое уже узнали об этом?

– Не знаю, сэр, – сказал Кэррот, – я знаю только, что это был новый голем. Големы сами его сделали, я думаю. Но, конечно, им нужен был священник, чтобы написать слова, и им надо было позаимствовать печь мистера Хопкинсона. Я думаю, что старикам это показалось интересным. Они же все-таки были историками.

Теперь настала очередь Ваймза стоять с открытым ртом.

Наконец, он взял себя в руки. – Да, да, конечно, – чуть дрожащим голосом сказал он. – Да, я думаю, это очевидно. Проще пареной репы. Но… э, но что еще особенное Вы узнали в этом деле? – сказал он, стараясь скрыть проблески надежды в голосе.

– Вы имеете в виду тот факт, что голем спятил, сэр?

– Ну, я не думаю, что он был чемпионом в конкурсе "мистер Самый Умный" в Анх-Морпорке.

– Я имею в виду, они сделали его сумасшедшим. Другие големы. Они не хотели этого, но так получилось, сэр. Они хотели, что бы он мог многое. Я думаю, он был их… ребенком. Все их надежды и мечты. А когда они узнали, что он убивает людей… ну, это ужасно для голема. Они не должны убивать, и это была их глина, что творила эти…

– Людям тоже не нравится, когда убивают…

– Но они вложили в него все свои надежды на будущее…

– Вы вызывали меня, коммандер? – спросила Веселинка.

– О, да. Это мышьяк? – спросил Ваймз, протягивая ей пакет.

Веселинка понюхала. – Похоже на мышьяковую кислоту, сэр. Но мне, конечно же, надо проверить.

– Я думал, кислоты наливают в кувшины, – сказал Ваймз. – Э… что это такое у Вас на руках?

– Лак для ногтей, сэр.

– Лак для ногтей?

– Да, сэр.

– Э… хорошо, хорошо. Забавно, мне показалось, что он должен был быть зеленым.

– Этот цвет не смотрится на ногтях, сэр.

– Я про мышьяк, Малопопка.

– А, мышьяк может быть любого цвета, сэр. Сульфиды, это такие руды, сэр, могут быть красными, коричневыми, желтыми, и серыми, сэр. И если их смешать с азоткой, то получится мышьяковая или арсениковая кислота, сэр. И большое облако противного дыма, очень ядовитого.

– Опасная штука, – сказал Ваймз.

– Ничего хорошего, сэр. Но полезная, сэр, – сказала Веселинка. – Дубильщики, красильщики кожи, маляры… его используют не только отравители.

– Удивительно, почему люди постоянно не падают замертво, – сказал Ваймз.

– О, чаще всего для этого используют големов, сэр…

Слова повисли в воздухе…

Ваймз поймал взгляд Кэррота и начал тихонько насвистывать. "Вот оно где, – подумал он. – Здесь мы переполнили себя вопросами, что теперь начали выливаться и превращаться в ответы".

Он почувствовал себя как никогда хорошо за последние дни. Возбуждение от обиды все еще билось у него в венах, возбуждая мозг. Он знал, что этот прилив сил был от изнеможения. Он был настолько усталым, что небольшая доза адреналина била, как падающий тролль. Теперь у них все должно быть. Все кусочки мозаики. Края, углы, вся картинка. Все здесь, надо их только сложить вместе…

– Эти големы, – сказал Кэррот. – Они должны быть покрыты мышьяком, не так ли?

– Может быть, сэр. Как-то был один в здании гильдии Алхимиков в Квирме и, ха, у него мышьяк был, как броня на руках, сэр, он руками мыл тигли…

– Они не чувствуют жара, – сказал Ваймз.

– И боли, – сказал Кэррот.

– Это так, – сказала Веселинка. Она недоумевающе смотрела то на одного, то на другого.

– Их нельзя отравить.

– И они подчиняются приказам, – сказал Кэррот. – Без разговоров.

– Големы делаю всю грязную работу, – сказал Ваймз.

– Веселинка, Вы могли сказать об этом раньше, – сказал Кэррот.

– Ну, знаете, сэр… Големы везде, сэр. Их никто не замечает.

– Жир под ногтями, – сказал Ваймз в пустоту. – Старик процарапал убийцу. Жир у него под ногтями. С мышьяком.

Он посмотрел на свою записную книжку, которая все еще лежала на столе. "Вот оно, – подумал он. – Что-то мы не увидели. Но мы везде смотрели. Значит, мы видели ответ и не поняли, что это ответ. И если мы не найдем его сейчас, мы не увидим его никогда…"

– Не забывайте, сэр, хотя может это и не поможет, – сказала Веселинка откуда-то издалека. – Во многих видах производства употребляется мышьяк, и разные виды жирных веществ.

"Что-то, что мы не видим, – подумал Ваймз. – Что-то невидимое. Нет, это не может быть невидимым. Что-то, что мы не видим, потому что это всегда есть. Что-то, что срабатывает ночью…"

И тут он понял.

Он моргнул. Сверкающие от усталости в глазах звездочки заставляли его думать ненормальным образом. Что ж, думанье нормальным образом не помогло.

– Никому не двигаться, – сказал он. Поднял руку, призывая к тишине. – Это здесь, – мягко сказал он. – Здесь. На моем столе. Вы видите?

– Что, сэр? – спросил Кэррот.

– Вы что – не поняли? – сказал Ваймз.

– Что, сэр?

– То, чем отравляют его превосходительство. Вот оно… на столе. Видите?

– Ваша записная книжка?

– Нет!

– Он пьет виски "Биерхаггерс"? – спросила Веселинка.

– Сомневаюсь, – сказал Ваймз.

– Чернильница? – сказал Кэррот. – Отравленные перья? Пачка сигар "Пантвидс"?

– Где они? – сказал Ваймз, хлопая себя по карманам.

– Лежат под письмами, у Вас на подносе, сэр, – сказал Кэррот. Он добавил с упреком. – Знаете, сэр, те, на которые Вы не ответили.

Ваймз схватил пачку и извлек сигару. – Спасибо, – сказал он. – Ха! Я не спросил Милдред Изи, что еще она брала! Конечно, маленькие дополнительные доходы для служанки! А старая миссис Изи была швеей, настоящей швеей! А сейчас осень! Убивает потихоньку по ночам! Видите?

Кэррот нагнулся и уставился на крышку стола. – Не вижу, сэр, – сказал он.

– Конечно, не видите, – сказал Ваймз. – Потому-что видеть нечего. Этого не замечаешь. Поэтому можно сказать, что это на столе. Если бы этого не было на столе, вы бы сразу это увидели! – Он улыбнулся улыбкой маньяка. – Но вы бы не увидели! Понятно?

– Вы в порядке, сэр? – сказал Кэррот. – Я знаю, что Вы перерабатывали последние несколько дней…

– Я недорабатывал! – воскликнул Ваймз. – Я бегал вокруг да около в поисках проклятых улик, вместо того, чтобы подумать пять минут! Что я обычно всем говорю?

– Э… э… Никогда никому не доверяй, сэр?

– Нет, не то.

– Э… э… Каждый в чем-то виноват?

– Тоже не то.

– Э… э… Если у какого-нибудь члена национального меньшинства не варит котелок, это не значит, что все они слабоумные недоумки, сэр?

– Н… Когда я сказал такое?

– На прошлой неделе, сэр. Когда у нас были посетители из этой компании Равного Роста, сэр.

– Ну, не это. Я имею в виду… Я уверен, что я всегда говорю еще что-то, что относится к этому моменту. Что-то о сущности работы полицейского.

– Не могу ничего больше вспомнить, сэр.

– Хорошо, черт побери, я подготовлюсь, и с настоящего момента буду говорить многое.

– Очень приятно, сэр, – Кэррот поклонился. – Рад видеть Вас таким, каким Вы всегда были, сэр. Ищущий зад… ягодицы для пинков, сэр. Э… Что мы нашли, сэр?

– Увидите! Немедленно во дворец. Позовите Ангуа. Она может потребоваться нам. И возьмите ордер на обыск.

– Вы говорите о молотке для замков, сэр?

– Да. И еще о сержанте Кишке.

– Он все еще не появился, сэр, – сказала Веселинка. – Дежурство у него должно было закончиться час назад.

– Шляется наверно где-то, подальше от проблем, – сказал Ваймз.

[1] И в большинстве случаев их не интересовали вопросы роста. У гномов есть поговорка – “Все деревья падают на землю”, хотя говорят, что это исключительно свободный перевод. Более правильным будет перевод – “Если его руки выше, чем твоя голова, его пах на уровне твоих зубов”.

[2] Эти прилагательные часто являются синонимами.

[3] Их так мягко называли. Люди говорили: “Они называют себя швеями – ха, ха!”

* Килт – шотландская юбка, традиционная часть шотландского национального мужского костюма.