5.
(Для лучшего понимания контекста второго диалога: Киврин всё это время занимался «изучением» (собиранием всевозможной информации о) «гостей» на предмет выяснения личности создателя их мира. :))
Мне приснилось, что вычислительный центр внезапно обесточился за минуту до того, как «Алдан» должен был выдать решение уравнения Совершенства, и я в ужасе проснулся. Огляделся вокруг, успокоился и уже хотел упасть обратно на подушку, но заметил, что кровать напротив меня пуста. Огляделся ещё раз, теперь получше.
Пондер сидел на подоконнике в классической позе «студент в разгар сессии» и ожесточенно жевал карандаш, вглядываясь в листки бумаги.
— Не портите глаза, — автоматически посоветовал я. — Возьмите фонарик, у меня в тумбочке.
Стиббонс смутился.
— Мне и так хорошо видно, — пробормотал он. — Удивительно, как у вас светло по ночам.
— Это называется «белые ночи», — пояснил я. — Явление, наблюдающееся летним периодом на высоких широтах. В Ленинграде в белые ночи многие любят гулять… — я спохватился и снова пояснил: — Широта — это координата, определяющая расстояние от экватора… — Я опять остановился, соображая, как должна меняться длительность дня и ночи на планете, имеющей форму диска, и намертво заглох на вопросе о траектории солнца. — А в… вашем мире вообще есть климатические пояса?
— Да, конечно, — живо отозвался Стиббонс. — Чем дальше от края к… центру, тем холоднее. Это из-за угла, под которым падают солнечные лучи… солнце движется вот так, — он перевернул бумагу и начал набрасывать на ней схему.
— Вам что, дня для разговоров не хватает?! — неожиданно раздался сзади почти плачущий голос. — Дайте человеку поспать!
Пондер бросил на меня опасливый взгляд, схватил свою подушку и бросил её в направлении ринсвиндовской кровати.
— Положи на ухо, — сказал он.
Судя по донёсшимся до нас звукам, Ринсвинд так и сделал.
— А он в чём-то прав, — почти шёпотом сказал я. — Уже… — я взял с тумбочки будильник и повернул его к свету, — три часа ночи. Почему вы не спите?
— Всё пытаюсь найти ошибку в программе, — признался Пондер.
Похоже, он слишком расширенно воспринял известный девиз Магов. Или действовал по привычке.
— Завтра найдёте, — сказал я.
— Я думал… если исправить её сейчас, завтра днём как раз будет «окно»… я бы успел подготовить к прогону.
Я вздохнул. Читать лекции о гигиене умственного труда спросонок, было в этом что-то от логических парадоксов.
— Вы так не исправите ошибку, а наделаете новых, — зевнув, сказал я. — Такими задачами нельзя заниматься после полного рабочего дня. Голове нужен отдых.
— Я бы проверил завтра утром, на свежую голову…
— Откуда вы возьмёте свежую голову, с чужих плеч? — возразил я. — Я не собираюсь запускать в «Алдан» плоды вашего недосыпа. Отдайте программу и ложитесь. — Пондер тоскливо глядел на листы, не в силах с ними расстаться. Я увеличил нажим. — Это официальное указание, мистер Стиббонс. Либо вы сейчас идёте в постель, либо вычислительный центр завтра обойдётся без вас.
Пондер удивленно, как мне показалось, посмотрел на меня, потом отвёл глаза и принялся собирать листки с подоконника. Отдал их мне и полез под одеяло. Я засунул листы вглубь тумбочки и тоже лег. Уже проваливаясь в сон, я успел задаться вопросом, как Пондер будет спать без подушки.
Со времени инцидента прошла уже почти неделя, а я так ничего и не предпринял. Не потому что сердился на Стиббонса, а потому что не знал, что тут предпринять. Исправить ситуацию самостоятельно у меня не получалось, а просить кого-то о помощи значило сделать эту историю достоянием общественности. И дело было вовсе не во мне и чувстве неловкости за то, что первым из «гостей» наломал дров вовсе не Ринсвинд, от которого я мог ждать чего угодно, а Стиббонс, за которого я в некотором роде ручался. Дело было в самом Пондере, не уполномачивавшем меня рассказывать о случившемся.
Конечно, «согласно инструкций» я должен был сразу по факту произошедшего отправить докладную «наверх». Которая всё равно не дала бы ничего, кроме неприятностей для организаторов «стажировки». Соблюдать инструкцию я, естественно, не собирался, но и продолжаться дальше так тоже не могло.
Выход у меня был, и очень простой: надо было поговорить с самим Стиббонсом. Я бы так и сделал, как только окончательно остыл. Но и тут мне мешал сам Пондер. Он держал себя так, будто ничего не случилось. Только по утрам теперь не уходил со мной и Ринсвиндом, а оставался в общежитии. Во всём же остальном его поведение ничуть не изменилось. Разве что иногда оно казалось чересчур неизменившимся — или мне это и правда казалось? Зато одновременно, загадочно и неожиданно, как с цепи сорвался Ринсвинд. На мои вопросы он теперь либо огрызался, либо пропускал их мимо ушей. С учётом того, что при этом он демонстративно перестал о чём-либо спрашивать меня (и вообще со мной заговаривать), я, пожалуй, остался в выигрыше. Но меня озадачивала причина такой перемены. Не случайно же она совпала по времени с происшествием в электронном зале. Я бы предположил, что Ринсвинд обиделся за Пондера, но эта гипотеза противоречила всему, что я успел узнать о «гостях».
Я понимал, что игнорировать проблему в надежде, что она исправится сама — худшая из возможных линий поведения. Тем паче, что ответственность за её разрешение падала на меня, как на непосредственного начальника Пондера. Каждый рабочий день я начинал с того, что посмотрев на пустеющее место напротив, клятвенно обещал себе, что сегодня-то непременно… Один раз я был уже уверен, что разговора не избежать — когда посреди дня обнаружил, что забыл в тумбочке справочник, и побежал за ним в общежитие. Но Пондера там не оказалось.
Это меня встревожило, хотя и нельзя сказать, что удивило. Пропуск Пондера оставался у него, а запрет распространялся только на посещение электронного зала. При всём желании, которого у меня не было, я не мог помешать ему свободно ходить по институту. Кроме того, это отчасти успокоило мою совесть. Конечно, изучать институт гораздо занимательней, когда знаешь язык, на котором в нём говорят. Но, по крайней мере, Пондер — не Ринсвинд, и за его реакции мне опасаться не приходилось.
Постоянное присутствие обозлённого Ринсвинда тоже мешало моим намерениям, но если б Пондер хоть как-то дал понять, что хочет со мной поговорить, если б он хоть раз смутился, показался бы мне расстроенным или обиженным… Однако его непроницаемо-невозмутимое поведение отражало все мои попытки, словно хороший рефлектор.
Кто знает, чем бы всё это кончилось и когда, если б сегодня в электронный зал не зашёл Фёдор Симеонович.
— З-здравствуйте, Саша, — сказал он.
— Добрый день, Фёдор Симеонович, — отозвался я. — Что-то не так с прошлым заданием или у вас уже новое?
— Нет, у м-меня к вам немного д-деликатный вопрос, з-знаете ли… с-связанный с вашей работой.
— Всегда рад помочь, — сказал я.
— Что у в-вас с-случилось с Пондером С-Стиббонсом, Саша?
Этого я не ожидал. Конечно, Пондер был вправе советоваться с кем угодно… учитывая позицию, занятую его непосредственным начальством. Да и, возможно, он просто не хотел обращаться ко мне — после того, как я отреагировал на происшествие в духе Витьки Корнеева. Нет, я был совершенно уверен, что не кричал на Пондера, но… Теперь я понимал, что Виктора тогда больше всего разозлила нелепость происходящего.
Разумеется, Пондер вполне имел право пойти к Киврину. И всё же…
Я постарался выбрать формулировку, сочетающую в себе обтекаемость и достоверность:
— Он временно отстранён от работы за… нарушение техники безопасности.
Фёдор Симеонович кивнул, будто и не ждал ничего другого.
— Что им-менно он с-сделал?
Я любил и уважал Фёдора Симеоновича, я понимал, что он спрашивает не из праздного любопытства, что он, в конце концов, имеет право требовать от меня ответа…
— Думаю, он сам ответит лучше, — осторожно сказал я.
— Он уже от-тветил. Я с-случайно встретил мистера С-стиббонса в книгохранилище, — объяснил Фёдор Симеонович, — и п-поинтересовался, почему он не в электронном зале. Он ответил п-почти то же самое, что и в-вы — на мой первый в-вопрос. А на в-второй п-предложил спросить у вас.
Я мысленно извинился перед Стиббонсом за свои подозрения. Значит, книгохранилище… Мог бы и сам догадаться.
— Что он там делал, помогал Ринсвинду составлять каталог?
— Нет, ч-читал книгу по п-программированию. Саша, я п-понимаю, п-почему вы не хотите г-говорить, но он ведь сам это п-предложил. Я бы п-привёл его сюда, но м-мне может п-понадобиться спросить о чём-нибудь…
— Этот случай вам вряд ли чем-нибудь поможет, — сказал я.
— Н-никогда не з-знаешь. Если и т-так, м-может быть, я смогу чем-нибудь вам п-помочь.
Я вздохнул. Фёдор Симеонович был прав. Да и Стиббонсу едва ли было бы приятно слушать, как эту историю пересказывают при нём.
— У Пондера уже несколько дней не шла программа, — начал я. — Особой срочности не было, но он всё равно изводился… по ночам работал, ел плохо, весь на нервах… — Я поймал себя на том, что изо всех сил стараюсь если не оправдать, то хотя бы объяснить поступок Пондера. — Доделал наконец. Еле дождался очереди, запустил в машину, и тут «Алдан»… ну знаете, на него иногда находит… выдал просьбу «не мешать думать». А Пондер и так на взводе был, ну и… — я вздохнул ещё раз, — в общем, он пригрозил «Алдану», что стукнет по нему чем-нибудь тяжёлым, если тот не перестанет валять дурака.
Я остановился и взглянул на Фёдора Симеоновича. Я боялся, что он рассмеётся или рассердится, но его лицо было непривычно печально.
— И что б-было д-дальше?
— Разумеется, «Алдан» оскорбился, — снова вздохнул я. — И отказался впредь работать в присутствии Стиббонса. «Чтоб ноги этого хама здесь больше не было, или я битом о бит не ударю», если цитировать точно.
— А П-пондер не п-пробовал извиниться?
— Почти сразу, по моему… настоянию, — подобрал я более-менее уместное выражение. — После чего «Алдан» и выдвинул это условие. До того он вообще отказывался работать. Вот с тех пор и…
— П-понятно, Саша, — кивнул Фёдор Симеонович. — Я п-поговорю с «Алданом». З-здесь отчасти и моя в-вина. Уверен, я с-смогу убедить его с-сменить гнев на м-милость. Если в-вы, конечно, не в-возражаете теперь против работы с П-пондером.
— Не возражаю, — сказал я. — Не сдержался, со всеми бывает… — Я заметил, что Киврин смотрит на меня как-то странно. — Он бы никогда этого не сделал взаправду!
Теперь вздохнул Фёдор Симеонович.
— Б-боюсь, вы не совсем п-понимаете, в чём суть п-проблемы, Саша. Вы в-вот с-сказали про реакцию «Алдана»: «Разумеется, он оскорбился»… Любой из нас п-понял бы, к чему п-приведёт п-попытка угрожать. А П-пондер… вы не с-спрашивали его, к-как он до такого д-додумался?
— Спрашивал. — Если это можно так назвать, мысленно прибавил я. — Он сказал, что подобный метод отладки Гекса… их компьютера… практиковал их аркканцлер.
— И м-метод раб-ботал?
— По словам Стиббонса, да.
— Вот в-видите, Саша, — грустно сказал Фёдор Симеонович. Но, наверное, догадавшись по моему лицу, что я ничего не вижу, спросил: — К-как вы д-думаете, о чём это г-говорит?
— О том, что у них даже машины работают из-под палки? — предположил я.
Фёдор Симеонович кивнул:
— Д-да, но это не с-самое страшное. С-самое страшное в том, что там с-считается нормальным работать из-под п-палки. П-подчиняться с-силе или угрозам. У них нет п-представления о человеческом д-достоинстве…
Я молчал. Меня занимала одна мысль: каким образом такой болван, как я, стал сотрудником НИИЧАВО? Как он вообще умудрился закончить среднюю школу?
Я только теперь осознал, что всё это время, вопреки очевидности, про себя считал Пондера и Ринсвинда жителями разных миров. И вот сейчас стена в моём сознании рухнула, оседая грудой кирпичей и поднимая клубы цементной пыли.
— Что с вами, С-саша? — обеспокоенно спросил Фёдор Симеонович.
— Ничего, — с усилием улыбнулся я. — Просто я теперь лучше понимаю Ринсвинда. Наверное, вы правы, Фёдор Симеонович, но что я могу с этим сделать?
— М-может быть, и ничего, — согласился он. — Но п-попробуйте объяснить Пондеру, п-почему с «Алданом» их метод не с-сработал.
— Постараюсь, — пообещал я.
Глава: [1 и 1+] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [Без номера]