6.

— Что за «фиолетовый гриб»? — нахмурившись спросил Ринсвинд.

Я вздохнул и попытался вкратце (разумеется, не касаясь принципов устройства) рассказать об ядерном оружии и последствиях его применения.

Ринсвинд слушал очень внимательно. С каждым моим словом его глаза округлялись всё больше и больше. К концу рассказа он уже смотрел мне прямо в лицо, и я понял всю глубину его потрясения.

-То есть… одно нажатие кнопки… из-за того, что какому-то политику… — он употребил незнакомое мне выражение, смысл которого я успешно интерполировал, — или просто по ошибке — и здесь никого не останется в живых?

— В первом приближении верно, — подтвердил я. Мне изрядно надоела роль няньки, успокаивающей перепуганного ребёнка.

Но, к моему удивлению, в глазах Ринсвинда был не страх, а что то, скорее напоминающее жалость.

— Как же вы живёте? — недоуменно спросил он.

— Ээээ… Ринсвинд, — вполголоса проговорил Пондер, тоном, эквивалентным вежливому дерганью за рукав. — Но ведь у нас тоже…

Ринсвинд, обернувшись, выстрелил резкой фразой, из которой я разобрал только слово «chance». Пондер смутился и замолчал.

— Мы верим в человеческий разум, — сухо ответил я, мысленно морщась от неловкости. Нормальных слов Ринсвинд бы не понял, а на его языке я говорить не хотел.

— Вы… верите… в разум политиков и военных? — медленно переспросил он, и у меня по спине вдруг поползли мурашки, никак не связанные с темой разговора. — Которые отсидятся в безопасных бункерах, пока простые люди на поверхности будут мучительно и долго подыхать?

— Не отсидятся, — стряхнув с себя странное чувство, спокойно ответил я.-То, во что превратится Земля после ядерной войны, ещё очень долго будет непригодно для жизни. Им останется так же помирать в бункерах, и они это знают.

Ринсвинд слабо улыбнулся:

— Что ж… это вселяет надежду. Но всегда остается возможность ошибки, так?

— Так, — снова подтвердил я.

Ринсвинд дёрнул головой.

— Вот тебе твоя естественная философия, — презрительно бросил он, обращаясь к Пондеру.

— А при чём тут она? — вскинулся Стиббонс.

— А чем ещё занимаются изобретатели всяких опасных штук? — пояснил Ринсвинд. — Ведь это такая естественная философия — любоваться, как люди сгорают заживо!

— Но не они же изобрели ядерную бомбу! — Пондер широко махнул рукой, как бы охватывая институт.

— Я не их имел в виду, — пожал плечами Ринсвинд. Плохо скрытого намёка в его голосе мог не расслышать только глухой на оба уха или круглый дурак.

У Пондера не было проблем ни со слухом, ни с головой:

— Но я-то тут при чём? Я вообще ничего не изобретаю! Я не Леонард! Я просто собираю ракушки… то есть просто смотрю вокруг, наблюдаю и пытаюсь понять, как всё связано… что в этом такого?

— Ничего, разумеется, — скептически отозвался Ринсвинд. — Ничего «такого» в том, чтобы взять человека, запихнуть в машину, отправить черте-куда, а потом наблюдать, как он интересно там…

— Ты ведь сам согласился! — громким голосом человека, ни на грамм не верящего собственным словам, воскликнул Пондер.

Ринсвинд издал фонетически не передаваемый звук, состоящий из чистой девяностошестипроцентной квинтэссенции сарказма.

— Но не я же тебя заставлял! Я бы отправился сам, если б мог…

Концентрация сарказма в фырке достигла лабораторной чистоты.

Лицо Пондера пошло красными пятнами.

— Да, отправился бы! — закричал он. — Не все-такие трусы, как ты!

— А это жаль, — небрежно заметил Ринсвинд. — Если б все были такими, как я, некому было бы изобретать интересные штучки, убивающие за раз население целого мира.

— Если б все были такими, как ты, мы бы до сих пор жили на деревьях! — ещё громче закричал Пондер.

— Я предпочёл бы жить на дереве, чем быть трупом! — заорал в ответ Ринсвинд.

— Хватит! — неожиданно для самого себя оборвал я обоих. — Хватит… пустых препирательств. Мистер Стиббонс, над вопросом о соотношении научного любопытства с этикой и об ответственности учёного за последствия применения его открытий ломает голову уже не одно поколение. Однако, мистер Ринсвинд, ядерное оружие возникло вовсе не в результате праздного интереса отдельной группы людей. Существуют определенные законы научного развития, в том числе определяющие зависимость от общественно-политических процессов. Если хотите, могу дать вам… вам обоим… почитать об обстоятельствах разработки, применениях, ограничениях на испытания и об… одном политическом инциденте. — Внезапно я сообразил, что даже в нашем книгохранилище вряд ли будет что-нибудь про испытания на Бикини и Карибский кризис на английском языке, и неохотно предложил: — Или я могу вам лекцию прочесть.

«Гости» синхронно покачали головами. Кажется, Пондер пробормотал что-то вроде «Нет, спасибо», а Ринсвинд: «Обойдусь как-нибудь».

— Тогда нечего… разводить бессмысленные споры, — подвел я итог дискуссии.

Позже, стоя в очереди к буфету, я пытался понять, что заставило меня вмешаться в разговор «гостей». Здоровое отвращение, которее всякий нормальный человек испытывает, слушая речи Выбегаллы? Но ежедневное общение с Ринсвиндом давно должно было завысить мой порог брезгливости. Это больше походило на то самое чувство смутного стыда, непонятно перед кем и за что. И сейчас оно относилось не только к Ринсвинду.

Кроме того, я никак не мог забыть те странные мурашки. Что-то подобное я чувствовал при первой встрече со сказочной действительностью — ощущение какого-то вывиха окружающего мира. Как если бы самый обычный, не учёный кот даже не заговорил, а подошёл к «Алдану» и лапами начал набивать на перфораторе работающую программу.

Я решил поговорить с Федором Симеоновичем.

Глава: [1 и 1+] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [Без номера]